Они были всюду. В Госплане, ВСНХ, Наркомпути, Главэлектро... Десятки, сотни человек, контролировавших весь ход экономической жизни СССР. По их расчетам верстались планы. Без согласования с ними не осуществлялся ни один крупный проект. И беда была в том, что их целью было... вредительство. Они хотели оставить страну без угля, сдерживая развитие мощностей «всесоюзной кочегарки» — Донбасса; они хотели оставить страну без нефти, вызывая отраслевые диспропорции, усугубляя их недостаточностью разведывательных работ; они хотели оставить страну без электричества, создавая кризисы электроснабжения в Донбассе, Ленинграде, Москве; они хотели застопорить движение грузов, «заколачивая желудок транспорта реформами так, чтобы он не мог их переварить»... За какую отрасль ни возьмись, всюду создавались крупнейшие неполадки и не так-то просто было разоблачить их, действующих умно и хитро, прикрывающихся научными расчетами, осуществляющих диверсии не в виде поломок, но в виде составления негодных планов, ведущих к всеобщему кризису.
Чем хуже, тем лучше — вот что было их целью. Они занижали (минималистски)планы, переделывали проекты, намеренно их ухудшая, устраивали их прохождение через десятки инстанций, чем срывали сроки строительства.
Вредительство в строительстве вообще было излюбленным приемом. Вместо простого бетона они настаивали на использовании железобетона: «Мы, мол, привыкли к тому, чтобы фабрики строились из прочного материала». На самом деле они сознательно удорожали строительство — «омертвляли капитал». С этой же целью, прикрываясь «заботой» о трудящихся, вместо этажей в 4 метра, они строили в производственных зданиях этажи и в 5, и в 6 метров. Но каждый лишний метр — это тысячи омертвляемых рублей!
Судьба пионеров
Счастье, что ГПУ сорвало с них маски! За ними обнаружились «звериные оскалы» врагов СССР, готовивших захват власти! Сплотившись в Промышленную партию, они привлекли к себе в союзники заговорщиков из Трудовой крестьянской партии и меньшевистской партии («Союзного бюро»). Вместе эти три партии составляли Объединенный Центр, руководимый из-за границы Торгпромом (организацией, созданной Рябушинским, Нобелем, Лианозовым и пр. буржуями), белыми генералами и... французским генеральным штабом!
Роли между вредителями распределили так: меньшевики хитро обманывают рабочих в отношении истинных намерений всей этой кучки разбойников; кулацкая группа Чаянова-Кондратьева ведет вредительскую работу на селе; Промпартия подготавливает всеобщий кризис и интервенцию.
Да, заговорщики связывали свои планы с интервенцией! И с военной диктатурой! С ее введением расстреляли бы тысячи людей, установили бы 12-часовой рабочий день, трудящихся из прекрасных домов выселили бы в сырые подвалы, их дворцы труда были бы закрыты, распустили бы и все пионерские лагеря. Самих пионеров побросали бы в тюрьмы или расстреляли. Заводы и фабрики перешли бы прежним владельцам. Лучшие куски страны забрали бы иностранцы. И великий СССР превратился бы в нищую колонию...
Кроме белых генералов и Франции в интервенции должны были принять участие еще и Польша, и Румыния, и страны Балтии... О том, что интервенция — «решенный факт!», Рябушинский, Третьяков и Лианозовузнали от самого премьер-министра Франции Р. Пуанкаре. Деньги должны были дать Нобель, английский олигарх Детердинг и французское правительство, а началось бы все с пограничных инцидентов в Румынии, Польше, затем через Румынию двинулись бы белогвардейцы. Второе направление: удар по Ленинграду, вслед затем вторжение на Кавказ...
7 штук Рябушинских
Вот какая картина была вытащена на свет ГПУ в конце 1930 г. Повсеместное вредительство, интервенция, диктатура — внушительнейшее здание! Только фундамент у него оказался хлипкий— какие-то курьи ножки. Столько страху нагнали, столько сил бросили на организацию процесса, привлекли «суперзвезд» советской юстиции — Вышинского (председатель суда), Крыленко (прокурор), а все обвинительные аргументы —будто вилами по воде, одна трескотня. Взять интервенцию. Намечали ее будто бы на 1928-й. Но не сговорились, перенесли на 1930-й. Тут уж точно. Глядите: в июне статья Пуанкаре, что СССР готовит злокозненные действия. Что, случайно? Тогда же статья В. Рябушинского о необходимости свержения СССР. Что, тоже случайно? Ясное дело — готовилась интервенция! От чего же не состоялась? А опять не сговорились. Еще и вредители не успели выполнить всей работы. Почему не успели? Надо понимать, их планы были сорваны ГПУ.
Но были ли сами планы? Пуанкаре прямо назвал все приписываемое ему и Франции баснями. «Если бы мне,— писал он, — были известны намерения, приписываемые сегодня Промышленной партии, то я бы без сомнения отнесся к ним как к авантюре...».
Серьезным проколом оказалось и утверждение следствия о том, что лидеры Промпартии вели переговоры с П. Рябушинским — тот еще в 1925 году умер! Тут отмахнуться было нельзя, и суд, вспомнив о выскочившем со статьей В. Рябушинским, переключился на него, а от него перешел к подсчету прочих Рябушинских. К счастью для Крыленко, их оказалось целых
«7 штук» (выражение самого прокурора).«7 штук»! Рябушинских заграницей оказалось даже больше, чем французских шпионов в Москве. В суде их шифровали буквами (имен называть нельзя!), так потребовалось всего две — «К» и «Р». С этими шпионами — просто комедия. Как в песне Высоцкого: «К вам приблизится мужчина, с чемоданом, скажет он: «Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно». Он вам даст батон с взрывчаткой, отдадите мне батон...»
Ничего, однако, не оказалось взорванным. И документов в суде тоже не оказалось никаких. Шифровок, партийных списков, расписок (утверждалось, что более миллиона получено из-за границы на вредительство) — ничего не нашли. По поводу встреч в Торгпроме (хоть здесь бы бумажку!) спрашивали у подсудимых: «Может, кто-нибудь вел протокол?»— «Протокола нет» — отвечали те. — «Жалко, что нет».
«Жалко» — это так, к слову. Стоило ли жалеть о бумажках, когда налицо были явлены царицей всех доказательств — собственные признания подсудимых!
Без них что стоили бы прочие доказательства. Настолько универсальные, что бери их и примеривай на любого. Даже из сегодняшних и недавних руководителей. Минималистские планы? —Тут Греф! Вредительство с электричеством? — Фамилию и называть не надо, а уж фактов — не на один суд. Хотели оставить страну без угля? — Это к Гайдару и его команде. Аферы с нефтью, передача шпионских сведений, организация подрывных партий с получением средств за границей, отобрание у рабочих заводов и фабрик, закрытие пионерских лагерей... — Бери список — и вперед: «Мы пришли вас арестовывать». Найдутся поводы обвинить во вредительстве и коммунистов. Развитие на российские деньги окраин СССР — это ли не было вредительством в духе инженеров Промпартии? Те лишь пару фабрик построили в Белоруссии, так и за то их обвинили в пособничестве интервентам — строили для врагов опорную базу!
Главный режиссер
Собственные признания— краеугольный камень процесса. Не будь их, не было бы ни Промпартии, ни суда. И вот он — всегда возникающий вопрос: почему они согласились участвовать в спектакле, получив позорящие их роли? А что бы сделали мы на их месте? Упорствовать можно лишь до определенных пределов. Исключения возможны, но общая картина такова — сломать могут любого.
Сломали и промпартийцев, заставив играть нужный спектакль. В том, что это был спектакль, нет никаких сомнений. Горький нашел нужным отметить и его художественные достоинства: «Замечательно, даже гениально, поставлен процесс вредителей». Догадывался, кто был его режиссером? Трудно было не догадаться.
Качество «постановки» конечно же беспокоило Сталина. И он не только требовал необходимые ему сведения, но и направлял ход следствия, диктуя, каких показаний следует добиваться от арестованных. Узловым пунктом ему виделся «вопрос об интервенции», важными деталями — отношение заговорщиков к политике большевистской партии, к ее видным деятелям...
В сложной постановке нельзя обойтись без репетиций. Солженицын рассказывает, что по «Союзному бюро» одной репитицией обойтись не удалось. Так много наворочено было лжи, что участники, хотя и хотели себя разоблачить, но все время путались. Пришлось собираться еще раз. Зато и получилась в суде необходимая гладкость. Это еще и потому, что и до репетиций была проведена большая работа. Крыленко лично приезжал в тюрьму убеждать одного из членов «Союзного бюро» (Якубовича): «Михаил Петрович, я не сомневаюсь в вашей невинности. Но наш с вами партийный долг —провести этот процесс...»Якубович пообещал: как отказать? — партийный долг! И можно было, — пишет Солженицын, — не трогать Якубовича. Но и его мучили так, что вынудили вскрыть вены. А потом еще две недели держали без сна. Какая уж тут честь и совесть?
И еще один пример приводит Солженицын. Как-то на допросе Якубовича свели с замученным арестантом. «Вот, — усмехнулся следователь, — Моисей Исаевич просит вас принять его в вашу организацию. И тот действительно умоляет: «Ну возьмите меня в «Союзное бюро»! Меня обвиняют во взятках, но лучше я умру контриком, чем уголовником!» Конечно же и его «приняли» во «вредители»...
Подельник Якубовича Суханов, не дождавшись после суда выполнения данных ему обещаний, стал разоблачать состоявшийся процесс как полностью фальсифицированный, в котором он, пожертвовав совестью, играл комедию. Чтобы ускорить рассмотрение своих заявлений, даже объявил голодовку. В результате вроде бы добился требуемого: тюрьму ему заменили ссылкой. Но уже в 37-м его снова арестовали — за «связь с немецкой разведкой». За что и расстреляли.
С руководителями Пром партии обошлись по-божески. Может быть, потому, что никто из них не решился на подобные выкрутасы. Играли «комедию», если и без излишнего вдохновения, то по крайней мере и без ненужных импровизаций. Натурально радовались, что их вовремя... арестовали. Даже немножко погордились на суде ловкостью работы органов, назвав примененный к ним «метод хирургического вмешательства» «единственно правильным».
Помимо прочих «благоприятных» для «вредителей» последствий («Я даже лучше чувствую себя в тюрьме», «И я, и я лучше!»), арест дал им и возможность самим «вскрыть с беспощадной ясностью всю правду» о совершенных ими«величайших преступлениях». Получается, что «о собственном разоблачении» подсудимые радели даже более суда и прокуратуры. В унисон им вторили и адвокаты: «Защита переживает чувство глубокого внутреннего протеста от сознания того, что подсудимые подготовили для нашей страны такие ужасы...»
Суд, подсудимые, прокурор, защита — единый, сплоченный строй. Когда речь заходила о вымученности показаний, отпор шел сразу со всех сторон. «Что мы не подвергались пыткам — достаточное доказательство наше присутствие здесь!» — это подсудимые. «Если допустить, что эти люди говорят неправду, то почему их арестовали и почему вдруг эти люди заговорили» — это Крыленко.
Могучая Россия
Почему они заговорили, мы уже знаем. Теперь — почему их арестовали. Понятно, что не за вредительство, ибо нельзя не поверить в справедливость оброненных на суде слов о том, что «путь вредительства чужд внутренней конструкции инженерства». Следовательно, причины ареста «членов Промпартии» — в нужности процесса для власти, столкнувшейся в то время с рядом существенных трудностей. Не станем в них углубляться, приведем лишь подборку отзывов рабочих о положении в стране в 1929 году:
- тов. Сталин, стране нужен какой-то поворот в руководстве, иначе так мы погибнем... Трудящиеся говорят втихомолку (боятся громко), что Сталин или умышленно ведет страну к катастрофе, или уж очень ловко ему очки втирают...
- настроение рабочих ужасное, они недовольны существующим строем...
- все рабочие клянут советскую власть... добавили гроши, а заводоуправление постаралось эту добавку взять, наложив проценты на квартирную плату...
- рабочие говорят, что нас эксплуатируют...
Вот это общее ругательство рабочих необходимо же было отвести от партии, направив на то, что и ценности никакой не имело, — на интеллигенцию («не мозг нации, а г...о»)? Вспомним теперь и о крестьянах. Их положение было еще хуже —обобществление, раскулачивание... И все максималистскими (большевистское вредительство!) темпами. Приедут, все выгребут, а дальше— «хошь иди в коммуну, хошь не иди»... Даже сам Сталин не выдержал: «Как могли возникнуть в нашей среде эти головотяпские упражнения по части обобществления?»
Сбросить собственную ответственность за бедственное положение населения на «пролезших» во власть «врагов»; а еще заставить народ потуже затянуть пояса, чтобы набрать денег на индустриализацию; а еще приструнить, отстроить в колонну интеллигенцию («упасть, отжаться»); а еще и добиться выгодных позиций для наступления на мир капитала — все это не настоящие ли причины процессов вредителей? Процессов, служивших лишь средством политической борьбы. Разумеется, и приговору постарались придать политическую окраску. Суд приговорил промпартийцев (большую часть) к расстрелу. ЦИК заменил его тюремным заключением. Сталин так определил причину этой гуманности: «Советская власть не боится ни врагов за рубежом, ни их агентуры в СССР».
Если процессы вредителей были лишь средством политической борьбы, то какова же была ее цель? Она должна была быть очень важной, ведь ради ее достижения топтались души тысяч людей. Посмотрим, как определял ее Сталин: «Пусть мяукают там, в Европе... о «крахе» СССР. Этим они не изменят ни на йоту ни наших планов, ни нашего дела. СССР будет первоклассной страной... Не будет больше «убогой» России. Будет могучая и обильная передовая Россия». Что ж, цель, без всяких сомнений, была великой, но не стоило ли добиваться ее более подходящими средствами?
P.S. Осужденные по делу Промпартии отсидели не все. Их потом амнистировали. Так что весть об аресте Крыленко они встретили на воле. Видимо, с чувством удовлетворения. Место в камере для прокурора определили под нарами, и узнавший об этом факте Солженицын живо представил себе, как голову-то он подсунет, а выпяченный зад не даст ему пробраться дальше. Согласимся с писателем, этот застрявший под нарами зад не может не действовать успокаивающе.