У русского правительства не было никаких сомнений, что воссоединение с Украиной приведет к войне с Польшей. Само решение о начале военных действий было обнародовано в конце
В 1654 и 1655 гг. царским войскам, поддерживаемым отрядами Хмельницкого, удалось освободить почти всю Белоруссию и значительную часть Украины. В намерениях русского правительства был и поход на Варшаву, но в ход дел решительно вмешалась Швеция. Ее войска вторглись в Литву, которую в России думали переподчинить себе. Русско-шведские отношения обострились до такой степени, что планы похода на Варшаву отошли у России на второй план. Она вступила в войну со своим северным соседом. Кажется, это было ошибкой. Ряд шведских крепостей все же удалось захватить, но дальнейшее развитие успехов было приостановлено в
Что за деньги такие?
Вступая в войну, русское правительство конечно же подумало о том, каким образом ее обеспечить. В марте
Одновременно с рублями были пущены в хождение и полтины с четвертаками. Несмотря на то что у новых монет содержание серебра к стоимости было более низким, чем у старых, они сравнительно легко влились в систему обращения. Но тем дело не закончилось. Кто-то из придворных выдумщиков, говорят, что Ф. Ртищев, подал государю мысль выпустить и крупные медные деньги. К их приему население оказалось совершенно неподготовленным. До тех пор в России вообще не было крупных денег. Все давно уже привыкли к маленьким денежкам и полушкам (1/2 и 1/4 коп.), которые так удобно было хранить за щекой, чтоб не обокрал кто на базаре, а тут, ладно бы только серебряные, еще и какие-то медные полтины…
Война, однако, требовала средств, и отставить начатую затею не захотели. Операция была и весьма выгодной: из фунта меди получалось монет на десять рублей, тогда как прежде не выходило столько и из фунта серебра. Но надо было как-то преодолеть предубеждение, и здесь поступили просто: распорядились печатать из меди более привычные мелкие деньги. Постарались к тому же, чтобы большая часть их уходила на сторону – на жалованье военным, в том числе и воюющим с поляками украинцам. Их, впрочем, тоже пришлось приучать к новым деньгам. «Что это за деньги такие? Как их брать?» — недоумевал Выговский. «Хотя бы великий государь и бумажек со своим именем изволил нарезать, и тогда я рад был бы его жалованье принимать», — отвечал ему на это преданный России казацкий полковник Пушкарь.
Воровские деньги
С недоверием к медным деньгам правительству удалось как-то справиться, но довольно скоро возникла другая проблема. Среди «правильных» медных денег обнаружились вдруг и «воровские». Стали думать, от кого могли они появиться, и тут только пришло на ум приглядеться к мастерам по меди и серебру, жившим до тех пор «небогатым обычаем», а тут вдруг заходившим гоголями: и в рядах не торгуются, и дворами каменными обзавелись…
Под пытками пришлось им сознаться, что и «собственных» денег ушло от них на покупки немало и что даже самими чеканами они торговали. И тех всех людей, на которых мастера указали, тоже похватали. И мало кто не был пойман, но соблазн скоро разбогатеть был так велик, что остановить подпольное производство правительство так и не смогло. Мало того, обнаружилось, что «левые» деньги изготавливались даже и на царских дворах!
Показалось и денежным начальникам, что они еще «не совершенно богаты», и стали они возить к работе собственную медь, чтобы, сделав из нее деньги, свезти их к себе домой. Скрывать подобное воровство им помогали взятки. Ими была охвачена вся приказная администрация, не исключая и родственников царя: его тестя — Милославского и дяди — Матюшкина. На Милославского указывали и как на прямого вора, но ни его, ни Матюшкина разразившаяся гроза с отрубанием рук «почему-то» всерьез не задела («а казни им не учинили никакой»). На тестя царь «посердился», а дядю лишь отставил от должности.
«Дороговь»
Ни вольности правительства, ни массовая подделка долгое время никак не сказывались на курсе. Первые признаки ухудшения ситуации появились лишь в сентябре
Усиление налогов, установившаяся всюду дороговизна вызвали ропот у населения. Правительство принялось отыскивать выход, «чтобы нынешнюю дороговь умалить». За советом обратились к торговым людям и старостам слобод и сотен. Из поданных ими «сказок» выяснилось, что причин «дорогови» много: винили и греков, скупающих серебро, и иных иноземцев, отказывающихся продавать свой товар на медные деньги; вспоминали и о воровских деньгах, от которых «великая гибель учинилась хлебной цене»; говорили и о скупке иностранцами соболей в Сибири; выставляли, наконец, причиной и высокую стоимость самого хлеба, от которой и «всякие мастерские товары стали дороги». В прежних летах, мол, можно было мастеровому с женою быть сытым алтынным хлебом, а ныне ему одному нужно в день 26 алтынов!..
С иноземцами, скупающими серебряные деньги и соболей, правительство определилось довольно скоро (велено было у тех людей соболей и серебро отобрать), но что ему было делать с медными деньгами, которых начеканили на огромные суммы? Полумерами обойтись здесь было уже нельзя. Лучшим выходом был бы возврат к серебряному обращению, да вот только серебра в казне почти не осталось. Чтобы пополнить его запасы, решили ввести монополию на экспортные товары. Оказалось, однако, что с принятыми мерами запоздали.
Смута
Слухи о предстоящих погромах стали ходить в Москве сразу же после Пасхи. Говорили, что опасаться следует И. Милославскому, В. Шорину, занятому сбором «пятинной деньги», и другим богатым людям за перемену монет и денежное воровство. В июле в «виноватые» попал и Ф. Ртищев. О нем будто бы пришли «из Польши листы». По всему было видно, что атмосфера сгущается…
Кто поднес спичку, теперь только гадать, но в ночь на 25 июля объявились в Москве письма с именами «изменников», все тех же Милославского, Шорина, Ртищева... Когда наутро собрались на Сретенке люди, чтобы посовещаться «о пятинной деньге», кто-то из проходящих мимо прервал их споры: «Стоите здесь, рты поразинули, а там на Лубянке письмо приклеено!». Естественно, все хлынули туда. И еле успели: приехавшие из Земского приказа срывали письмо. «Повезете его изменникам», — недовольно зашумела толпа. «Отвезут письмо Милославскому, и тем дело и кончится», — выскочил из толпы стрелец Ногаев. Приказных обступили, потребовав от сретенского сотника Григорьева, чтобы он отобрал у них письмо. Тот изловчился и вырвал письмо, которое принялись читать вслух. Григорьев тем временем велел своему десяцкому Лучке Житкому взять письмо, но кто бы его теперь с ним отпустил? Решено было идти с письмом к царю, бывшему в то время в Коломенском…
Царь вышел к кричащей толпе, отслушав всенощную, а к обедне предполагался у него торжественный выход с жалованием пирогами по случаю именин дочери. Оказавшийся впереди всех нижегородец Жедринский взял у Житкого шапку с письмом и обратился к царю: «Изволь, государь, вычесть письмо, а изменников привесть перед тебя!». «Ступайте домой, — отвечал толпе государь, успевший отдать приказание спрятать бояр в покоях царицы, — я сам учиню сыск и указ». Но разойтись по домам никто не захотел. Приблизившись к царю, люди ухватили его за платье и стали жаловаться на творящуюся кругом неправду: «Чему и верить, не знаем?» «Богом клянусь!» — повторил обещание государь и даже ударил по рукам с одним из пришедших. После этого успокоенная толпа отправилась назад в Москву.
Тем и окончился бы этот бунт, если бы в это же время не начали в Москве грабить дома «изменников». Первым выбран был дом Шорина. Спешно прискакавший из Коломенского начальник Стрелецкого приказа Хованский стал уговаривать людей, чтобы они «смуты не чинили», но его и слушать не стали. «Ты-де человек добрый, нам до тебя дела нет, но пусть царь выдаст изменников».
Василия Шорина толпа так и не смогла отыскать, зато попался ей его сын. Схваченный, он был усажен в телегу крестьянина Бардакова, везшего муку в лавку. Муку вывалили, а Бардакова заставили везти сына Шорина в Коломенское как прямого свидетеля. Он «научен» был «сказывать, что отец его побежал в Польшу с боярскими письмами».
Вокруг двинувшейся телеги собралась новая многотысячная процессия. Где-то в пути она встретилась с людьми, шедшими от Алексея Михайловича, и те тоже не захотели отстать. Царь уже собирался ехать в Москву, когда вновь подошли к его дворцу толпы сердитого люда.
Выслушав сына Шорина, подтвердившего в испуге, что «отец его побежал в Польшу», государь отдавать бояр «на убийство» все равно не захотел, сказав, что как раз и собирается по этому делу в Москву. Толпа же жаждала крови. Из нее полились сердитые крики («с грозами»), требующие отдать тех бояр добром, «а то начнут имать их сами».
Видя, что «тихим обычаем» уже не обойдешься, царь прокричал подоспевшим стрельцам и всем верным ему людям «бить и рубить» смутьянов до смерти. Защищаться тем было нечем, они бросились врассыпную, но далеко не всем удалось убежать. «Пересечено» и переловлено было более 7000 человек, да и из бросившихся спасаться к Москве-реке многие утонули.
* * *
Из «продавшихся» Польше «изменников» пострадал более всех Шорин. У него разграбили дом, да и сын его натерпелся страху. Царь потом пожаловал Шорину за то собранные «пятинные деньги». Прятавшиеся у царицы бояре отделались сравнительно легко, вот только сама царица, перенервничав, проболела более года.
Оставшимся верными царю людям за то, что «они против тех воров стояли», выдали из казны кому камки на платье, кому по паре соболей, а кому и «к окладу придачу», бунтовщиков же ожидала суровая участь. Только в Коломенском повесили «со 150 человек», а еще в Москве у ворот «человек по 5 и по 4». Кого-то, говорят, и потопили, связав. Других пойманных пытали и жгли, отсекали руки и ноги, ставили на лице «буку» — бунтовщик. Известному нам Лучке Житкому отсекли руку, ноги и отрезали язык. Так же поступили и с Куземкой Ногаевым. Мишку же Бардакова велено было повесить на Гжельской дороге. Висеть бы где-то и автору писем, но его так и не смогли отыскать.
Всего, по свидетельству современника, в годы хождения медных денег за их воровство, за учиненную смуту казнено было более 7 тыс. человек, сослано с конфискацией имущества — более 15 тыс. Вот цена, так сказать, реформе (не считая разорившихся и умерших с голоду), от которой сами же были вынуждены и отказаться.
* * *
Отменили медные деньги 15 июня