Три дочери было у Софии, ее счастье, ее любовь, ее надежда, ее драгоценный подарок Господу. Три девочки, послушные, прилежные, красивые, умные, — три самоцвета. Вере — двенадцать, Надежде — десять, Любови — девять.
Три хрупких сосуда, наполненные волшебными мечтами. Три нежных цветка — в упрек одряхлевшему и порочному Риму.
Свет истины, от них исходящий, был тих и неярок, как от утренних звездочек, но так бил он в глаза нечестивым жрецам, что донесли о нем императору Адриану (117—138) как о губительном и всеразрушающем. И повелел император привести к себе дочерей Софии к себе на суд. Трех маленьких девочек. На суд всевластного императора, за которым и тюрьмы, и палачи, и тысячи пыток!
Плакала, скорбела душа Софии смертельно, и подступал к ней с соблазнами искуситель. За малую цену, за шаг всего лишь от Господа в сторону, обещавший великое.
«Авва Отче! — без конца повторяла София слова Спасителя. — Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня, — и прибавляла, отгоняя мысли внушенные, — но не чего я хочу, а чего Ты!»
Плакали и скорбели, глядя на мать, и дети ее Вера, Надежда, Любовь. И все вместе, упав на колени, молились они Господу, чтобы укрепил Он их в испытании, дал необходимую твердость, чтобы не испугаться мук и не повредить душе…
И услышана была их молитва, и укрепил их Господь мужеством и великой силой. Когда предстали они перед императором, нельзя было не изумиться их спокойствию: будто званы они на светлое торжество, а не на суд, не на истязания.
— Не хочу вашей смерти. И даже полюблю вас, только поклонитесь богам и будете мне как дочери, — стал убеждать Адриан стоящих перед ним девочек.
— Отец нам — Господь, — отвечали они, — и мы его дети. Его любим, Ему одному поклоняемся и Ему служим.
— Но Бог ваш был бит и распят позорной казнью. Мыслимо ли Распятому поклоняться? — попробовал зайти с другой стороны Адриан.
— Распятому и Воскресшему…
— За него и смерть не страшна?
— Тот, кто потеряет душу за Иисуса Христа, тот ее обретет…
— Посмотрим, так ли бойко станете говорить, когда окажетесь в руках у моих людей, — заключил Адриан, подавая знак палачам…
И оборвалось тут сердце Софии, и подогнулись ноги ее, и упала бы она, если бы не поддержали ее руки солдат. Для нее придумано было особое испытание — смотреть, как мучают ее родных дочерей...
Не было, может быть, мысли использовать изощренные пытки. Думали. хватит и дуновения ветра, чтобы сломить этих девочек. Наверное, и начали с легкого, но. как ни тонки казались юные деревца, не то что сломить, даже согнуть их оказались не в силах. И тогда уже злоба и гнев распалили мучителей. Пущены были в ход и раскаленные решетки, и кипящая смола, и огненная печь, и распинающее колесо.
Всех трех подвергли невыносимым мучениям, и всех трех в конце концов обезглавили. Одну за другой, ибо никто из них так и не отрекся — ни Вера, ни Надежда, ни даже самая малая по годам Любовь, подтвердившая сказанное в Писании: «Крепка, как смерть, любовь…» (Песн. 8, 6).
Мать их Софию казнили самой мучительной казнью. Заставили видеть все и оставили жить. Обезумевшая от горя, почерневшая и поседевшая, молча собрала она то, что осталось от ее дочерей, погрузила на тележку и отвезла за город, где выбрала высокое, светлое место, с землей мягкой, как пух. И в вырытой глубокой могиле положила друг подле друга тела дочерей. Безгрешные же души их упокоились в небесных чертогах. Три дня не отходила София от могилы дочерей, а на четвертый и ее душа отправилась в селения праведных…
Святые останки матери и дочерей ее в 777 г. были перенесены из Рима в местечко Эшо, близ Страсбурга. В 1792 г., через три года после Французской революции, в монастыре, где хранились останки, был устроен трактир с винным погребом. Мощи исчезли неизвестно куда.