Едва ли не каждый день находят в поле, лесу, на помойках и в мусоропроводах выкорчеванных из тела женщин младенцев. Когда по одному, когда по два, но, случается, и целыми грудами. В Москве в декабре 2008 г. были найдены целлофановые пакеты, из которых высыпались сразу пять (или шесть) детских трупиков. На 14, 24—28-й неделях развития! Российские абортарии, как и печи Освенцима, работают на полную мощность. И счет, как в Освенциме, идет здесь на миллионы.
Огромные риски и невероятные мучения. С вязальными спицами, спринцовками, какими-то невероятными по составу жидкостями и даже настоящими ядами у берущихся помочь беде бабок. С иголочками, колпачками, таблетками и хирургическими ножами у продвинутых лекарей. Со всякими народными средствами: обклеиваниями горчичниками, горячими ваннами, подъемами тяжелых шкафов и резкими падениями на живот — у пытающихся решить дело самостоятельно молодых дамочек. Внутренние травмы, ожоги, кровотечения, угроза смерти и будущего бесплодия — ничто не берется в расчет. Только бы добиться желаемого — изгнать из себя будущего ребенка.
Вечная, как мир, история. И вечно осуждаемая. Морально, как в Древней Греции и Древнем Риме («И не дам женщине абортивного средства», — клялся учитель всех врачей Гиппократ, а знаменитый поэт Овидий считал, что мать, погубившая в утробе своей зародыша, тоже должна погибнуть мучительной смертью: «Острым оружьем свое же ты тело терзаешь, яд смертоносный младенцу даешь до рожденья. Не умерщвляет и львица детенышей малых, жаль их тигрице свирепой, живущей в ущелье…»), и законодательно, как у евреев с ветхозаветных времен и в большинстве европейских стран, начиная с ранних веков христианства.
По убеждениям христиан, человек обретает свою бессмертную душу с момента зачатия. Изгнание плода по этой причине не может не считаться смертным грехом. Святитель Василий Великий прямо говорил, что умышленно погубившая плод должна «подлежать осуждению как за убийство».
Не случайно поэтому во всех европейских странах наказание за производство аборта долгое время каралось смертной казнью. В России законодательство было более мягким. «Жены, умышленно погубившие младенца во чреве» подвергались церковной епитимье и отправлялись на покаяние в монастырь. Но при царе Алексее Михайловиче и мы «подтянулись к Европе»: за «погубление детей и за иные такие же злые дела» женщин теперь полагалось «живых закапывать в землю».
В 1715 г. Петр I своим указом смягчил это наказание, но оно все еще оставалось весьма строгим. Даже и в начале XX в. российское законодательство приравнивало уничтожение зачатого ребенка к убийству. Если оно производилось без ведома и согласия женщины, то виновные приговаривались к каторжным работам на срок от четырех до шести лет с увеличением этого наказания в случае смерти беременной женщины или причинения ей тяжкого повреждения. Согласие женщины на аборт не освобождало лиц, его произведших, от уголовной ответственности. В этом случае их приговаривали к заключению в исправительных домах и арестантских отделениях на срок от пяти до шести лет, а саму пожелавшую избавиться от беременности женщину ждало тюремное заключение от четырех до пяти лет с лишением всех особенных прав.
После революции ситуация изменилась кардинально. И дело было не только в особой развращенности большевиков и в том, что с приходом к власти «человека с ружьем» жизнь человеческая и честь женщины совершенно обесценились, но и в том, что нормы морали оказались перевернутыми с ног на голову. По теории стакана воды, вдруг расцветшей, удовлетворять половую потребность можно было теперь и без всякой любви, а просто по возникшей потребности.
Ильич был против «новой половой жизни», этой разновидности «буржуазного дома терпимости», считал, что все мысли работниц должны были быть направлены совершенно в другую сторону — «на пролетарскую революцию». Ее одну должно было любить без меры, а «теория стакана воды» Ленину казалась не только не марксистской, но и противообщественной: «Разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ?» Но что можно было новой власти поделать, если молодежь у них на глазах «взбесилась, прямо взбесилась».
Над тем, что же и в самом деле предпринять, раздумывали недолго. Еще и Гражданская война не кончилась, а постановлением Народного комиссариата здравоохранения и Народного комиссариата юстиции от 18.11.20 аборты в Советской России были легализованы. Впервые в мире! (Если не считать Франции, где в период буржуазной революции искусственный аборт тоже был узаконен.) Советским гражданкам предоставлялась теперь возможность сделать подобную операцию свободно и без всякой платы.
Абортивная индустрия была поставлена на поток, и вплоть до середины 1930-х гг. советская статистика неумолимо свидетельствовала о постоянном росте числа «прерываний беременности». Сложилась даже особая культура, в которой аборты стали привычным и чуть ли не единственным способом регулирования числа детей в семье. В особенности бедственным оказалось положение в больших городах. В Ленинграде число абортов на 1000 жителей за десять лет возросло более чем в семь раз. По некоторым оценкам, одна ленинградка к своему 35-летию в среднем делала по шесть — восемь абортов. В Москве в 1934 г. на одно рождение приходилось около трех абортов. В целом по России за счет главным образом сельских районов ситуация выглядела несколько лучше (на родившихся в 1934 г. 3 млн детей пришлось 700 000 абортированных), но дело осложнялось еще и тем, что одновременно с ростом числа абортов началось и стремительное снижение рождаемости. Особенно зловещей эта картина выглядела на фоне значительной убыли населения, связанной с массовым голодом и репрессиями.
Сложившейся негативной тенденции нельзя было не заметить. Выступая в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б), Сталин заявил, что темпы роста населения не соответствуют «темпам строительства социализма». Возникла необходимость предпринять решительные меры по исправлению ситуации. И в 1936 г. после серьезной антиабортной кампании они были приняты. Идя навстречу «многочисленным пожеланиям трудящихся женщин», ЦИК и СНК СССР выпустили постановление о запрете искусственного прерывания беременности. Не только врача, сделавшего аборт, но и человека, к нему склонившего, не исключая супруга, ожидало тюремное заключение. Женщине грозили общественный суд, штраф и разные неприятности на службе.
Одновременно с запретом на производство абортов был принят ряд мер по увеличению материальной помощи роженицам, установлению государственной помощи многосемейным, расширению сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилению уголовного наказания за неплатеж алиментов. Все это в совокупности привело к значительному росту рождаемости.
В годы войны, когда каждый день уносил тысячи жизней, говорить об искусственном прерывании беременности стало не только преступно, но и кощунственно. Особенно на фоне директивы А. Гитлера от 1941 г., в которой, в частности, говорилось: «Любое средство пропаганды, особенно прессу, радио и кино... надо использовать для внушения русскому населению идеи, что вредно иметь несколько детей. Мы должны подчеркивать затраты, которые они вызывают, говорить о хороших вещах, которые можно приобрести на деньги, затраченные на детей... Необходимо будет открыть специализированные учреждения для проведения абортов и подготовить персонал для этой цели...»
Убыль населения оказалась столь велика, что и после 1945 г. разрешение на легальный аборт даже по медицинским показаниям стало получить очень трудно. Возможно, сказалась и личная позиция Иосифа Виссарионовича. Чтобы в очередной раз «пойти навстречу трудящимся женщинам», надо было дождаться его смерти. Нужно было еще, чтобы на смену ему пришел такой вождь, как Никита Сергеевич, привыкший рубить сгоряча, не слишком задумываясь о последствиях. В его правление, 1 ноября 1955 г., и был принят Указ «Об отмене запрещения абортов».
При сроке беременности до 12 недель теперь нужна была только просьба, и такие просьбы сразу же стали поступать в медицинские учреждения в немыслимом количестве. Кажется, все женщины теперь хотели быть исключительно строителями коммунизма, не слишком обременяясь при этом всякими семейными заботами. Если использовать выражение Ильича, они «взбесились, прямо взбесились» (хотя, по всей видимости, и не сами по себе). Уже в 1959 г. число абортов в России достигло в среднем четырех на одну женщину репродуктивного возраста, а в 1964 г. их было зафиксировано совершенно невероятное количество — 5—6 млн! Пять городов с миллионным населением!
Не изменилась картина и в 1965 г. (соотношение родов и абортов тогда составило чуть ли не 1 к 3!), и в последующие годы. Вплоть до 1990-х гг. в России ежегодно совершалось более 4 млн абортов, но многие считают эту цифру заниженной в два или даже в три раза. Посчитали, что всего в 1960—1980-х гг. в России не родилось 90 млн человек и ущерб от абортов, ею понесенный, далеко превысил таким образом ущерб от Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн вместе взятых!
Несмотря на это, в 1987 г. Минздрав СССР еще более расширил «рамки легальности» абортов, разрешив «по желанию женщины» прерывать беременность при значительно большем, чем 12 недель, сроке по всяким «социальным показаниям». К чему привели все эти меры вкупе с безумными реформами 1990-х гг., когда один за другим закрывались детские дошкольные учреждения, образование все более и более становилось платным, о выделении жилья даже многодетным семьям перестали и заикаться, все давно уже видят: Россия с ее острейшим недостатком в людских ресурсах (на всем Дальнем Востоке людей намного меньше, чем в Москве) едва ли не единственная страна в мире, в которой много лет подряд недосчитывались по миллиону человек.
Теперь говорят все чаще, что ситуация начала меняться. Но так ли, как всем хотелось бы? И все ли возможное сделано? Вот цифры за 2009 г.: умерло 2 млн чел., родилось 1 млн 760 тыс., совершено абортов 1 млн 160 тыс.! Не знаем, правда, включена ли в последнюю итоговую цифру работа подпольных абортариев и всякого рода частных клиник, развозящих неродившихся младенцев по кустам и помойкам.