В 1930 г. ГПУ удалось разоблачить зловреднейший заговор. Нити его вели в Париж к русским фабрикантам Рябушинскому, Третьякову, Лианозову и премьер-министру Франции Пуанкаре, приготовлявшим «военную интервенцию», результатом которой явилось бы установление в СССР буржуазной диктатуры. С ее введением расстреляли бы тысячи людей, трудящихся выселили бы в сырые подвалы, а пионеров побросали бы в тюрьмы или расстреляли... В газетах тех дней бородатый Рябушинский тянул к СССР свои жадные ручки, желая превратить молодую республику в «Россию Рябушинских».
К суду над Промпартией привлекли «суперзвезд» советской юстиции — Вышинского (председатель суда), Крыленко (прокурор), но следственных проколов оказалось столько, что даже им с трудом удалось довести процесс до нужного результата. Ни одного документа, ни одного доказательства у них не было. Для получения инструкций руководители вредительской партии встречались, будто бы в 1927 г. с самим Павлом Павловичем Рябушинским, но оказалось, что тот еще в 1924 г. умер. Тогда суд переключился на его брата — Владимира, а от него перешел к подсчету остальных Рябушинских. К счастью для прокурора, их оказалось целых «семь штук» (выражение самого Крыленко).
Не знаем, кто готовил справку для прокурора, но значились в ней, по всей видимости, сыновья Павла Михайловича и Александры Степановны Рябушинских, вынужденно оставившие Родину: уже упомянутый Павел (1871—1924), Сергей (1872—1936), Владимир (1873—1955), Степан (1874—1943), Николай (1877—1951), Михаил (1880—1960) и Дмитрий (1882—1962). За семерых детей в СССР награждали орденом «Материнской славы» III степени, за девятерых давали I степень, за десятерых присваивалось звание «Мать-героиня». Что тут было бы положено Рябушинским, решайте сами, но детей родилось у них не семь и не десять. Шестнадцать! В прокурорские «штуки» не попали рано умерший, но все же переживший родителей сын Федор, дочери Елизавета, Евфимия, Евгения, Надежда, Александра и умершие в детском возрасте Борис, Александр и Анна.
Александра Степановна была второй женой Павла Михайловича. Первым браком он был женат на Анне Фоминой, внучке священника Рогожского кладбища Ястребова (спасшего имущество старообрядцев во время французского нашествия: он спрятал его в ямы и остался в Москве, чтобы их охранять). Вначале у Павла с Анной родился сын, но почти сразу умер. Потом появлялись на свет одни девочки: Алефтина, Клавдия, Елизавета, Мария, Александра и Ольга. С Анной жизнь у Павла Михайловича не сложилась. Он довольно долго терпел, но наконец не выдержал и подал в суд. Развод в то время был невиданным делом, но суд в 1859 г. постановил все же считать их брак расторгнутым.
Павлу Михайловичу было тогда под сорок. Только что (в 1858 г.) умер его отец Михаил Яковлевич. Старший брат Иван давно отделился, в помощниках ходил только младший — Василий. Дело, оставленное отцом, требовало огромных забот: три фабрики, обширная торговля, двухмиллионное состояние… Не до семейных фантазий. Наверное, и зарок какой-то давал. Так что писал бы про себя Павел Михайлович до конца жизни: «вдов по первому браку» и некого было бы считать потом «штуками», если бы не одна, выразимся по-ельцински, загогулина.
Это было уже в 1870 г. Дело еще более выросло, а наследников, сыновей ни у Павла Михайловича, ни у Василия не было. Тот с молодых лет ходил в холостяках. «Хотя бы его сосватаю», — думал Павел Михайлович, собираясь в Петербург, где у хлеботорговца Овсянникова подросла дочь Александра. Но приехал и не устоял. Забыл и о брате, и обо всем на свете. Девушка настолько пленила его воображение, что он ни о чем больше и думать не мог. Приданое небогатое, но Павел Михайлович взял бы и так, без него.
Венчались они в Москве, в том же 1870 г., а официально брак свой (по установленному для старообрядцев правилу) зарегистрировали у пристава лишь в 1876 г., когда ожидали уже пятого ребенка. Разница в возрасте у них была более 30 лет, а вот поди ж ты, брак их что ни на есть оказался счастливым! Сейчас, если после 50, 60, у кого родится ребенок, то уже и герой. У Павла Михайловича дети шли чередой. И в 50, и в 60, и даже в 70! Молодым на зависть. Духовной крепостью, умом, настроем — в отца все: дело прежде всего, не забывать и о Боге: «Аще не Господь созиждет дому, всуе трудишася зиждущии»…
Дед их, Михаил Яковлевич, был родом из-под Боровска. Родился он в семье Якова Денисовича, резчика по дереву, служителя знаменитого Пафнутьевского монастыря. Прозвание у Якова было Стекольщиков — по профессии отца. Крестьяне Ребушинской слободы издревле считались монастырскими, но во времена Екатерины II, c переходом монастырских земель к государству, получили статус «экономических», вошедших в заведование Коллегии экономии духовных дел. Малый надел и ремесло резчика не давали возможности содержать семью в необходимом достатке. Выручала торговля: жена Якова скупала чулки по деревням и продавала их в Боровске. В торговое дело они решили определить и младших сыновей — Артемия и Михаила. С 1798 г. они уже не значились более в приходских книгах. Отходив свое в мальчиках, в 1802 г. они объявили себя третьегильдейскими купцами. Размер капитала для третьей гильдии был установлен тогда 1000—5000 руб. Сбор составлял 1%. С тысячи рублей заплати в казну десять и торгуй, не прячась, по городу и уезду, вози товар на всякие торжки. Третьей гильдии не запрещалось иметь и станы для рукоделий, и речные суда, и трактиры, и постоялые дворы... Запрещалось лишь ездить в карете и впрягать в повозки более одной лошади…
В 1811 г. Михаил Яковлевич все еще купец третьей гильдии, но уже твердо в Москве обосновавшийся. Ему 24 года, и у него жена Евфимия, 18 лет. Торгует Михаил в холщовом ряду Верхних торговых рядов, а брат его Артемий — в ветошном. С подходом к Москве французов Михаил с семьей перебирается в Кимры, где, по рассказам, принимается за скупку обуви, но затея эта оказалась убыточной. Возвратившись в Москву, он вынужден был даже подать прошение о переводе его в мещане. Прошение приняли, но постановили: навести справки, нет ли у Михаила какого имущества для взыскания не внесенного на войну пожертвования в 90 руб.
В следующее десятилетие Михаил Яковлевич служит в приказчиках у Сорокованова в гостином дворе. Отношения с хозяином у него особые: он работает по договору, выплачивая Сорокованову определенную сумму. Объединяют их и схожие духовные искания. В то время многие московские купцы подпали под влияние общины Рогожского кладбища. Она тогда процветала. На деньги общины были открыты приюты для призреваемых и для приезжающих, сиротский дом, училище, дом для умалишенных…
В выгоревшей Москве чуть ли не все приходы находились тогда в плачевном состоянии, и как-то противостоять активности старообрядцев они не могли. По всей вероятности, этим и объясняется невероятное увеличение числа старообрядцев в Москве с 20 000 в начале XIX в. до 68 000 в 1825 г. Когда точно перешел в старообрядчество Михаил Яковлевич — неизвестно. Предполагают, что около 1820 г., когда он получил разрешение носить фамилию Ребушинский, по названию слободы, в которой родился. Со временем фамилия переделалась в Рябушинский, но Михаил Яковлевич до конца жизни подписывался по-старому, через «е».
Понятно, что сыновья его воспитывались уже в новой вере. Каких-то особенных гонений семья не испытывала. Лишь в 1854 г. власти взяли вдруг и опечатали алтари Рогожского кладбища. Объявили еще, что с 1855 г. старообрядцы лишаются права записи в купечество, чем произвели в их рядах настоящий переполох. Многие не выдержали тогда и вернулись в единоверие. Сыновья Михаила Яковлевича Павел и Василий записались было в мещанство, но вскоре кто-то подсказал им, что в Ейске запись старообрядцев в купечество остается пока возможной. Спешно на перекладных бросился Павел Михайлович в этот город, сломал по дороге руку, но вернулся домой не пустым: привез гильдейские свидетельства и себе, и брату, и даже зятю, мужу сестры Пелагеи.
Со вступлением на престол Александра II отношение к старообрядцам смягчилось. В 1858 г. оба брата снова были причислены к московскому купечеству. Они записались во вторую гильдию. А с 1863 г. и до конца жизни числились уже по первой гильдии. В 1884 г. за долголетнее пребывание в купечестве, ничем не опороченное, Правительствующий сенат определил возвести Павла и Василия Михайловичей со всем их семейством в потомственное почетное гражданство…
Михаил Яковлевич, как мы уже видели, вернувшись после войны в Москву, долгое время обходился без всякого гильдейского свидетельства. К самостоятельной торговле он вернулся лишь в конце 1823 г. Дела у него шли, по всей видимости, неплохо. В 1827 г. он даже внес гильдейский платеж заблаговременно, объясняя это необходимостью поездки «по разным российским городам и селениям». К этому же времени относится покупка его женой Евфимией 115 десятин земли во Владимирской губернии. В 1829 г. она приобретает дом на Якиманке за 27 000. В этом доме устроятся потом народная столовая и убежище для вдов и сирот им. П.М. Рябушинского.
В 1843 г. для отделенного по решению родителей старшего сына Ивана покупается дом, с тем «чтобы ему и наследникам его, таковым отделом оставаться навсегда довольным» и чтобы более ни он, ни наследники его «ничего не требовали».
К 1840-м гг. относятся и многие другие приобретения Рябушинских. В 1844 г. была куплена сороковановская лавка, в которой издавна торговал Михаил Яковлевич. В 1849 г. ему удалось купить и соседние лавки, которые он до того арендовал. До середины 1840-х гг. товар у Рябушинских был купленным, но в 1846 г. Михаил Яковлевич заводит при своем доме фабрику. В 1850-х гг. он владеет уже тремя фабриками. Одной московской и двумя в Калужской губернии: в Насонове на 600 станков и Чурикове на 200, но уже с паровым двигателем. Торговля, разумеется, давно уже ведется им не только в розницу, но и оптом. В Западном крае его товаром торгуют евреи, с которыми у него установились обширные связи. Годовые отчеты Михаил Яковлевич начал составлять с 1835 г. Итог подводился к Пасхе. «Христос Воскресе. Господи, благослови. Счет капитала и палатки московского купца Михаилы Рябушинского», — старательно выводил Павел на первой странице отчета. Начал он заниматься этой работой с 15 лет! Разве у такого отца забалуешь? Как-то раз он нашел Павла со скрипкой на чердаке. Бедная скрипка была тут же разбита о стропила, а сын после этого и думать не смел о продолжении уроков.
Михаил Яковлевич лучшим учителем считал саму жизнь. Научились писать и считать — и довольно того. Старший сын его Иван уже с 16 лет торговал самостоятельно, получив от отца в аренду одну из лавок. Товар для продажи тоже получал с 10-процентной наценкой. Платил отцу и за хлеб, и за одежду. И все равно умудрялся оканчивать год с прибылью. Должников, впрочем, и без сына хватало. Михаил Яковлевич выбирал их из своих книг и вписывал в отчеты. Когда видел, что денег получить не удастся, приказывал Павлу долги списывать. С 1838 по 1849 г. пришлось ему списать таким образом 80 000.
В конце 1853 г. умерла жена Михаила Яковлевича, которой он по первому своему завещанию намеревался передать все, ему принадлежащее. Но к этому времени он уже вполне ясно видел, что сыновья его вполне справятся с делом. Павел был легок на подъем, энергичен, хорошо разбирался в технике. Василий, напротив, был кропотлив, усидчив и хорош в торговом деле. Размер капитала Михаила Яковлевича превысил к тому времени 2 млн, но в новом своем завещании он открыто говорит лишь о 100 000, доме на Якиманке, лавках и принадлежащей ему земле в Калужской губернии. Какие-то не очень значительные суммы он отписывает родственникам и знакомым, на подаяние нищим и арестантам в помин души, но все относящееся до семейного дела отходит Павлу и Василию.
Умер Михаил Яковлевич 20 июля 1858 г. По всей видимости, со спокойной совестью. Никого не обманул. Нигде ничего не украл. Обыкновенный русский мужик! Без всякого образования, но со сметкой и с огромным желанием заявить себя в деле. Не получив ничего в наследство, сумел увеличить имевшуюся у него в 1820 г. тысячу в 2000 раз. Ясно, что не без великого труда и самоотвержения. «Все для дела — ничего для себя» —таким был его девиз. Такой в общем-то была и история происхождения русской буржуазии...
Со смертью отца ведущая роль в деле отошла Павлу Михайловичу. Фабрики Михаила Яковлевича были по большей части ручными. Перестраивать их дорого, дороги были и дрова, которыми они отапливались. Несравненно удобнее было бы перенести производство на Вышневолоцкую фабрику, которую Павел Михайлович надумал приобрести. Располагалась она на реке Цне, окруженной лесами, железнодорожная станция была от нее в полуверсте: в одну сторону Петербург, в другую Москва. Перспективы выглядели блестящими, но брат Василий вдруг заупрямился: нет, и все. Пришлось Павлу Михайловичу покупать фабрику на свои деньги, не трогая общих с братом, собранных в Торговом доме «Павел и Василий Рябушинские».
После покупки в 1869 г. вышневолоцкой фабрики все другие фабрики как-то сами собой ликвидировались. Насоновская была закрыта, Московскую продали, Чуриковская в 1874 г. сгорела. Надо сказать, что горела несколько раз и вышневолоцкая фабрика, но тут уж средств не жалели. Вместо сгоревших стремительно закупались новейшие станки, позволявшие не только увеличить производительность, но и улучшить качество продукции, которому уделялось большое внимание. В 1882 г. на выставке в Москве изделия фабрики были удостоены высшей награды: права маркироваться государственным гербом.
В 1885 г. Василий Михайлович умер. Половина его состояния перешла Павлу Михайловичу, половина — другим родственникам. В 1887 г. был утвержден устав Товарищества мануфактур П.М. Рябушинского с сыновьями. Собственность Товарищества в 2 млн руб. была распределена на 1000 паев. Главными пайщиками стали Павел Михайлович (787 паев) и Александра Степановна (200 паев). Развивалось Товарищество стремительно. В 1894 г. годовой объем выпуска продукции составлял чуть более 2 млн руб. В 1899 г., на последнем году жизни Павла Михайловича, ее произвели на 3,715 млн руб.! Стоимость паев Павла Михайловича выросла к этому же времени до 3,6 млн руб., а общая сумма оставленного им наследства составила 15,7 млн руб.
Был ли он жестоким эксплуататором? Не нам судить. Даже на мнение его работников полагаться было бы не совсем верно. Оно, это мнение, по меткому замечанию сына Павла Михайловича Владимира, эволюционирует от «отец родной, благодетель, стольких людей кормит…» до «смотри, толстопузый, сколько людей на тебя спину горбят». И хозяевам следует тут зорко следить за передвижением грани. Павел Михайлович чуть ли не всю жизнь проходил в благодетелях. До серьезных столкновений с рабочими у него так и не дошло, хотя и условия труда на его фабриках были довольно тяжелые, и рабочий день составлял 12—13 час. При нем были построены казармы, школа, больница, но порядки во многом были еще архаическими. Заболевшим рабочим не выплачивались никакие пособия, они могли только бесплатно лечиться. Не получали пособий и роженицы, старающиеся по этой причине оставлять работу в самый последний момент. Главными же проблемами всегда были размер заработной платы, отстававший от средней российской, и продолжительность рабочего дня.
В начале 1900-х гг. она сократилась и составляла в среднем 11,5 часа. В 1905 г. сыновья Павла Михайловича пошли еще на какие-то уступки, но среди рабочих пошел вдруг говор, что фабриканты их надули: часы уменьшили, а заработок-то не подняли! После сходок народ расходился тогда с пением «Марсельезы», и видно было, что кончиться все может очень плохо. Так оно и случилось. Заведенной кем-то толпой был убит директор фабрики Ганешин. Его закололи стамесками. «Вот, — пробует и по этому поводу рассуждать Владимир Павлович, — прежний управляющий, ведший дело по-старинному, мог рабочего и за бороду оттаскать. И заработки были небольшими. И ничего. Терпели». При новом, холодном, но вежливом, порядок улучшился, заработки повысились, и за бороду никого не таскали. Но холодность для рабочих оказалась нестерпимее грубости.
Вдове, конечно, назначили пенсию, а фабрику Рябушинские закрыли и не открывали, пока рабочие не прислали в Москву депутацию — просить у семьи покойного прощения. Официально церемония примирения состоялась в 1906 г. Для рабочих и служащих был устроен обед, после которого его участников повезли в театр, где были заказаны ложи. Но даже за богато накрытым столом некоторые из рабочих пробовали выдвигать свои требования. «Ну не в такой же день…» — охладил их пыл Павел Павлович!
Навстречу требованиям рабочих Рябушинские все же пошли. С 1906 г. на фабрике был установлен новый режим — 12 час. в одну смену и 6 час. в другую. В результате рабочий день сократился до 9 час.Уменьшили и количество рабочих дней в году: с 271 до 261 дня. Стали следить и за ростом заработной платы. Зарплата на девяти ведущих предприятиях Тверской губернии уменьшилась к 1913 г. на 22,2 %, а на фабрике Рябушинских за это же время она выросла чуть не на треть. Прибавим ко всему этому дополнительно выстроенные жилые помещения, открывшиеся родильный приют, ясли, богадельню на 50 человек, училище (вместо прежней начальной школы). Стремительно выросло в эти годы и фабричное производство. Объем выпускаемой продукции увеличился до 8 млн руб. Казалось, что вот оно — классовое согласие! Но в 1917 г. где-то прорвало и рухнуло все под корень. Ни работы, ни денег. «Пусть уж нас поскорее национализируют, — пишут вышневолоцкие рабочие Ильичу в 1918 г., — наше финансовое положение почти безнадежное».
В 1922 г., видно, что-то поправилось. С этого года дошло до нас знамя с затейливой надписью: «Вышневолоцкие ткачи ткут саван для мировой буржуазии». В том числе, значит, ткали и для бывших хозяев. К тому времени сыновья Павла Михайловича «буржуйствовали» уже за границей.
Жалеют теперь, что нищая Россия раздаривала тогда по миру блестящие мозги, имея в виду деятелей культуры, ученых, изобретателей… О предпринимателях почему-то не вспоминают. Гордятся успехами красного директора Лихачева, редко или почти не упоминая при этом Сергея Павловича и Степана Павловича Рябушинских, стоявших у истоков АМО. 95% зданий на заводе было возведено уже к июню 1917 г., а в июле, когда Ленин с Зиновьевым прятались в шалашах, началась уже и сборка грузовиков. Производственный талант Сергея (обогатившийся вышневолоцким опытом) и коммерческий талант Степана, занимавшегося продажами продукции Рябушинских, разве не пригодились бы тому же Лихачеву? А Владимир Павлович и Михаил Павлович, добившиеся блестящих результатов в банковской деятельности, разве хуже управляли бы они Государственным банком, чем Яков Ганецкий (Фюрстенберг) с партийной кличкой Машинист, ходивший долгое время в подручных у известного мошенника Парвуса? А сам Павел Павлович, ставший после смерти отца во главе всего дела Рябушинских, с его широчайшим кругозором, с его преданностью России, с его верой в силу русских хозяев (близкой к Столыпинской), разве не пригодился бы он Ильичу, осознавшему вдруг, что одними кавалерийскими атаками ничего не решишь и что экономическую политику нужно менять на новую с опорой, тут уж мы назовем вещи прямо, на старых хозяев?..
Скажут, что не захотели бы Рябушинские сотрудничать с большевиками. Мы бы сказали иначе. Это большевики тогда не были готовы сотрудничать с Рябушинскими. Тогда Россия еще не представлялась им самодостаточной величиной. Она была полем для мирового эксперимента, горючим материалом, поленьями для мирового пожара, дым от которого должен был стать саваном для буржуев.