В много раз изданном до революции «Сказании о земной жизни Пресвятой Богородицы» утверждается, что явленная в 1579 г. на пожарище в Казани икона Божией Матери по воле Петра Великого была при жизни его перенесена в С.-Петербург. Хранившиеся же в Казани и в Казанском соборе в Москве чудотворные иконы Казанской Божией Матери в «Сказании» называются копиями (списками).
Если опираться на эту книгу, то ситуация с тремя главными Казанскими иконами России кажется очевидной, но уже при ее издании существовали иные точки зрения на то, где находился первообраз Казанской иконы. В соответствии с ними С.-Петербургскую икону никак нельзя было признать за подлинник. Она и письма более позднего, и размерами значительно превышает предполагаемый оригинал. Сказанное, конечно, не принижает значения этой иконы. Перед ней молились все русские императоры, молитвами к ней совершалось в народе множество чудотворений, с нее также делались многочисленные списки...
Спор о подлинности велся и по поводу московской и казанской икон. Он начался задолго до случившегося в 1904 году в Казани несчастья. Понятно, что после него важность разрешения спора о подлинности иконы многократно увеличилась.
Доступ исследователям к иконам был затруднен, обе они находились в действующих храмах и не могли быть выведены из церковного обихода. К тому же на московской иконе древний живописный слой был записан, а казанская, хотя и не реставрировалась (что, впрочем, тоже оспаривается), но была плотно обшита бархатом, поверх которого одевались две ризы, а ее открытая часть закрывалась слюдой.
Какие-то выводы, связанные с внешним видом икон, все же делались, но они не имели решающего значения. Главное, на что опирались в споре дореволюционные церковные деятели и ученые,— это архивные документы и летописи. Узловым пунктом русской истории, могущим повлиять на решение спора, было для них смутное время, когда то ли сама Казанская икона, то ли ее копия была отправлена в Москву с казанским ополчением. Теперь ссылаются еще и на одно предание, толкуя его так, что явленная икона оказалась в Москве еще при жизни Ивана Грозного, что он забрал ее «просто потому, что всегда так делал».
Истинность последнего предположения маловероятна. В казанском «Сказании о явлении и чудесах от иконы Казанской Божией Матери», составленном уже после смерти Ивана Грозного, будущий патриарх Гермоген, очевидец явления иконы («принял ее на руки») и всех ее передвижений, писал: «По прошествии 15 лет явления чудотворной Иконы Богородицы чудесные исцеления не оскудевают». Конечно же он говорит здесь о той иконе, что находилась в Казани. И в этом контексте ее нельзя понимать как копию.
Обратимся теперь к смутному времени и вспомним благословение находящегося в заточении в Москве патриарха Гермогена нижегородцам на борьбу с поляками, велевшего им взять (из Казани!) в полки свои «принятую им на свои руки икону». Естественно, что речь идет о подлинной иконе, и также естественно, что о казанской.
Трудно в связи со всем этим оспорить очевидность следующего утверждения: до выхода из города казанского ополчения явленная икона находилась в Казани. Следовательно, вопрос состоит в том, взят ли был в поход подлинник или копия. Надо еще иметь в виду, что казанцы вышли воевать с поляками задолго до обращения патриарха к нижегородцам, и Казанская икона поначалу оказалась в войсках еще первого ополчения. Русские летописи прямо говорят о том, что это был не оригинал, а список («Принесоша же из Казани... список с Казанские иконы»).
После взятия Новодевичьего монастыря принесенная из Казани икона оказалась в Ярославле, где ее увидели Минин с Пожарским. Зная, что икона уже прославилась в битве с поляками, они сделали с нее список и отпустили его в Казань, а саму икону взяли в свои войска, в которых она вновь прославилась при очищении Москвы от поляков («в московское взятием нога ж чудеса быша»).
Кажется, никаких сомнений. С войсками Пожарского был список с Казанской иконы, этот список и почитался потом за московскую чудотворную икону Казанской Божией Матери. Оригинал же оставался в Казани.
И все же противники у подобной версии есть, но их аргументы несколько искусственны и потому недостаточно убедительны.
Из всех этих рассуждений следует один печальный вывод: в несчастном 1904 году в Казани, вероятнее всего, находился первообраз иконы.