Того, что случилось в ночь на 29 июня 1904 года в Казани, и представить себе было нельзя. Настолько это показалось бы чудовищным и невероятным. Дерзость преступников вышла за все мыслимые пределы. Миллионы русских сердец содрогнулись при дошедшем до них страшном известии...
Центром, из которого доползли до Казани зловещие метастазы, был Мариуполь. Хозяином одной гостиницы, более походившей на притон жуликов, был там некто Кучеров. Занимаясь темными делишками, он работал и на полицию, периодически сдавая ей постояльцев.
По одному из преступлений Кучерова в тюрьму попала его жена — Прасковья. В заключении она познакомилась с Ананием Комовым, вором и карточным шулером. Этот Комов, уже женатый, вступил затем в любовные отношения и с сестрой Кучеровой.
У Прасковьи была еще и мама Елена Шиллинг, женщина плаксивая, но деньги любящая, и брат Василий Шиллинг — церковный вор. И как мотылек «на мариупольский свет» залетел к Кучерову его родственник и тоже известный вор Варфоломей Стоян, он же Федор Чайкин, он же обладатель еще ряда фамилий. Вот такая семейка, вор на воре! Жди Россия беды.
Отвоевав Кучерову у мужа, Чайкин увез ее в Царицын. Здесь, по его словам, он вроде бы попытался жить честно, но то ли сами потянулись за ним прошлые дела, то ли муж Кучеровой настучал, только пришли его арестовывать. Отпросившись на двор, он махнул через забор, да и был таков...
Бежать ему было не впервой! В 1902 году Чайкин бежал из Златоустовской тюрьмы. Уже после Царицына, в Ростове, восемь человек хотели схватить его, он стрелял, одного убил, кажется, но и тут сумел скрыться. Затем в Самаре, где «были у него делишки», он выпрыгнул в окно гостиницы...
Вот такая «интересная» жизнь. От одного лихого эпизода к другому. В Кременчуге Чайкин обобрал четырех человек, в Таганроге ограбил лавку, в Ярославле залез в монастырь, в Туле — в одну из церквей, в Рязани украл золотую ризу… В Дубнах вознамерился пощупать «одного жида, у которого было 18 тыс.», но тут ему помешали. «Будь у меня эти 18 тыс., я бы не стоял теперь перед вами», — заверял он потом казанских судей...
Многочисленные паспорта, в одном из которых он «дослужился» до титулярного советника; печати («могу достать сколько хочешь»); сотни бланков; умение переодеваться (в полицейского, судью, монаха); легенда овинной торговле во многих городах — все это затрудняло полицейский розыск.
И все же нельзя сказать, что он был неуловим. Только бы чуть больше внимания. По примеру его соседей. Те суть Чайкиных легко разгадали. За «пышность» в одежде Кучерову они принимали за хозяйку «этаких домов», а ее «Федичку» — за пароходного шулера. И действительно, что это за торговец вином, потчующий гостей водкой и пивом?!
Повнимательнее присмотреться бы и к его паспортам. Но главное, не было (или они не проверялись) у полиции сведений от хозяев ломбардов и еврейских ростовщиков. Между тем через них шла бойкая торговля драгоценностями. Чайкины предлагали их оптом, будто бы у них были залежи, и за бесценок. Странно, что не искали здесь хотя бы то, что было украдено в Казани. Скажем, золотой крест и драгоценности с двух митр из Спасского монастыря, ограбленного Чайкиным и Шиллингом.
Крест они разломили, чтобы поделить, а митры Чайкин натягивал себе на голову и красовался. Рассказывая потом о «посещении» монастыря, он еще и бравировал: жаль, мол, что у него не было инструмента, а то бы он добрался до мощей и «вышвырнул бы их за дверь».
Вот так! Ни Бога в душе, ни царя в голове. И почитал это за достоинство. Когда один знакомый татарин отказался покупать у него квитанцию на заложенную ризу, сославшись на запрет покупать то, что одевается на Бога, Чайкин его высмеял: «Ваш Магомет вас околдовал. Все равно все сгнием».
Татарин отказался, а хозяева ювелирных магазинов брали сомнительный товар без смущения. Нашелся среди ювелиров и такой (Н. Максимов), которого потом судили за прямое пособничество Чайкину. Вначале он получал от него заказы, потом стал сбывать похищенное. Кончилось тем, что обеспечил воровскую шайку особыми клещами для подрыва замков. Торопил мастеров, даже сам поучаствовал в их изготовлении, дескать, уже сегодня ночью будут нужны...
Был ли сам он этой ночью при деле, осталось невыясненным. Похоже, что нет. Во всяком случае, из дома Чайкина в монастырь отправились сам Чайкин и вызванный им на дело Комов...
Черные жакетки, черные брюки в сапогах, прихваченный с собой «шпаер»... «Вы куда?» — спросила их дочка Кучеровой. «Двое детей горят в крепости — так пойдем посмотреть»... Смотреть в монастыре было уже нечего. Все уже было высмотрено. Не раз, и в подробностях! Чайкина видели там и 25, и26, и 27 июня. Не одного. Вероятнее всего, с Комовым. Монашки выставляли непрошенных гостей за ворота, звали на помощь сторожа, они же вели себя нагло. «Здравствуйте, Серафимочки!», «Николай, дай им три копейки на свечи, они и отстанут», — все в таком роде. «Не жулики ли?» — волновались монашки. «Да нет, это так. Они приходят сюда»,— отвечал им сторож.
К этому сторожу много потом возникнет вопросов.
В полиции о нем получили отзыв от одной хозяйки как о распутном человеке и пьянице. И из монастыря как-то раз его выгнали за пьянство, но затем вновь взяли. Говорили, из жалости. Беспутный старик, 69 лет! Поручить охрану такому человеку — было очевидной беспечностью. При возникших обстоятельствах — необъяснимой: по случаю встречи в Казани иконы Смоленской Божией Матери полицмейстер просил игуменью усилить охрану. И тут надо вспомнить, что где-то за двадцать лет до того в Казани со Смоленской иконы была украдена риза, что и в самом монастыре случались кражи.
Обеспокоенный какими-то неясными слухами, городовой пойдет потом к игуменье с еще одним предупреждением, но его к ней даже не пустят. Но какие-то меры в монастыре все же приняли —определили в еще одного охранника... помощника кучера. Когда все случится, он даже не выйдет из помещения, сославшись на лихорадку...
Воспользоваться караульным колоколом, что был в шаге от него, сторож то ли не успел, то ли не сообразил. Они затолкали его в подвал, пригрозив револьвером и ножом. Так и просидел он при закрытых на щепочку дверях, пока не понял, что все уж, можно и кричать: «Караул, жулики!» Когда вытащенный на свет Божий увидел то, что произошло, выдохнул: «Если бы знал, лучше бы помер». Наверное, искренне, но все его предыдущее поведение кажется странным. «Не был ли подкуплен?» — задавали себе вопрос следователи, и многое свидетельствовало о том, что мог быть, хотя главного преступники ему могли и не открыть, сказав, что придут только за свечными деньгами.
Они тоже пропали. Но что деньги! Пропали две чудотворные иконы. Спасителя и... величайшая святыня России — икона Казанской Божией Матери! Более трех столетий обращались к Ней русские люди за защитой и утешением: «Призри благосердием, всепетая Богородице!» Более трех столетий собирались Ее украшения. На первой ризе из червонного золота, от Ивана Грозного, было 18 крупных бриллиантов и 412 драгоценных камней. Вторая была сплошь унизана жемчугом и буквально усыпана 479 бриллиантами, 100 алмазами, 1120 камнями, а еще на ней была бриллиантовая корона — подарок Екатерины II. И за каждым находящимся на ее ризах камушком, за каждой жемчужинкой — чье-то необыкновенное исцеление, чья-то оправдавшаяся надежда, нежданная радость, отброшенное смятение... Море слез покаяния, благодарности и умиления...
Первым арестовали сторожа. Очень скоро, через клещи, вышли на Максимова. Через него на Чайкина. Его и Кучерову задержали в Н. Новгороде. При них нашли деньги, револьвер. С драгоценностями оказалось сложнее. Собирали украденное и спрятанное потом, и еще почему-то разбросанное — в печках, в ножке стола, в голове у разбитой куклы, у крыльца в траве, в сору на дворе, в кухне на полу, в котле с водой, в спальне и в чулане, у Максимова, у ростовщиков... Нашли не все. Спрашивали у Чайкина: «Где недостающее?» — «Ищите,— отвечал он. — А может, я еще и сам найду. Не все же мне быть на каторге».
Не нашел! Умер в тюрьме. Не дал Господь выйти на волю. Но почему Он не остановил Чайкина прежде? — Здесь только гадать. И вот одно из предположений: исчезновение святыни не было ли знамением наступающих новых смутных времен, когда уже не собираться будут камни в величественное здание России, а в каком-то безумном затмении разбрасываться по сторонам.
Иконы по многим признакам Чайкины сожгли. Максимов передавал в суде слова Чайкина, что иконы он порубил, заставив тещу их сжечь. Она жгла и плакала — «мамаша у нас плаксивая».
Надежд на то, что икона жива, почти никаких. Вот разве что положиться на того же Чайкина, так и не признавшего вины: «Ведь я все таки человек православный... Неужели я могу поступить так с такими вещами?» Или на дочку Кучеровой. Та говорила, что икону препроводили в Москву, на Рогожское кладбище. Но и Чайкин, и девочка далеко не всегда говорили правду. И все же есть какие-то смутные основания ожидать чуда. Ведь никто из подозреваемых так и не признался на суде в уничтожении иконы. Да и крутится все в голове нечто булгаковское: такая икона не может сгореть. Она, как мы знаем, может быть явлена среди сгоревшего. В целостности, красе и величии! Вот только пришло ли время?