После поражения на Куликовом поле «поганый Мамай» вернулся в Орду. Разъяренный («аки леврыкая»), он принялся собирать силы, чтобы вновь «идти изгоном на Русь». Но тут объявился у него враг в самой Орде — грозный хан Тохтамыш. В состоявшемся между их войсками сражении Мамай был разбит, после чего бежал в Крым, где его и убили. Вот так, зло, они потерял свою жизнь.
Воцарившийся Тохтамыш, потребовал от русских князей покорности и дани, но с победой князя Дмитрия над Мамаем многие на Руси посчитали отношения с Ордою оконченными. И ничего не осталось Тохтамышу, как добиваться своего силой.
В 1382 году он отправился на Русь, чтобы «поустрашить Дмитрия». И двигался с такой поспешностью, что запретил воинам тратить время даже на обычные разбои: хотел застать князя врасплох. Но весть о нашествии все же дошла до Москвы. Дмитрий успел собрать окрестных князей, но, пораженные известием, те совсем потеряли голову. Рассчитывать на их помощь было бы глупо, а в одиночку выступить навстречу врагу Дмитрий не решился. Выехал в Переяславль, оттуда перебрался в Кострому, где и укрылся. Убежали из Москвы и митрополит Киприан, и многие бояре, так что город остался без власти. Народ пришел в смятение. Дошло и до мятежа. Хмельные напитки из боярских погребов еще более разгорячили народ. «Что нам татары,— кричали москвичи, — не боимся поганых!»
Несколько утихомирил смутьянов явившийся в Москву князь Остей. Под его руководством началась подготовка к обороне. Меж тем 23 августа подошли к Москве передовые татарские отряды. Жители стали плевать на них со стен, татары же в ответ размахивали саблями, показывая русским, как они будут рубить их.
На следующий день подошли основные силы Тохтамыша, и тотчас же начались приступы. Полетели с обеих сторон стрелы, посыпались на атакующих каменья, полился на их головы кипяток. Из самострела был убит один из любимцев Тохтамыша...Три дня продолжалось противостояние, и по всему было видно, что трудно будет татарам одолеть москвичей. Тогда прибегли они к хитрости. Льстиво обратились к горожанам: «Царь наш пришел лишь показнить Дмитрия, а он сбежал. Если выйдете с честью, ничего вам не будет...» Обманутые «лживыми речьми», защитники отворили город. Но как только вышли они за ворота, так тотчас же началось их страшное избиение.
Пал отважный Остей, пали священники, роняя из рук кресты и иконы, пали сотни горожан. Остальные бросились спасаться, кто куда, но напрасны были их старания. Резня продолжалась до тех пор, пока не затупились татарские сабли. Не жалели ни женщин, ни детей. Улицы были завалены убитыми. Тех же, кто избежал сабли, истребил огонь, так что некому потом было хоронить мертвых. Никого не осталось «в граде... но бе пусто в нем».
Было истреблено великое множество книг, была захвачена казна, опустошены склады, унесено все имущество... Ничего не осталось от города, только пепел.
Уничтожив Москву, ордынцы двинулись в другие русские земли. Были захвачены многие города, и лишь Волоколамск, стараниями храбрейшего Владимира Андреевича, двоюродного брата Дмитрия, смог оказать татарам сопротивление. Здесь их отряд был разбит наголово. Историк Костомаров пишет, что этот подвиг так подействовал на хана, что «он начал отступать». «Вот доказательство того, — продолжает он далее, — что это нашествие не имело бы такого печального исхода, если бы... великий князь своим постыдным бегством не предал своего народа».
Осуждение действий Дмитрия в 1382 г. можно найти и водной из летописей, но большинство летописцев его оправдывают. Правда, не очень ловко. Вроде того, что надо же было собирать рати (отчего же не собрал?), что, вернувшись в Москву, князь очень переживал, даже плакал, повелев хоронить убитых на собственный счет. Число их (24 тыс.) оказалось сравнимо с числом павших в жесточайшей битве на Куликовом поле.
Кругом враги
Было ли безупречно поведение Дмитрия в этом сражении? Недоброжелатели князя могут сослаться на историю его переодевания с боярином Бренком. Перед боем Дмитрий воздел на него свою одежду. И знамя свое «повелел над Бренком держать». Под тем знаменем и убит был потом этот боярин. Сам же Дмитрий переоделся в простого воина, чтобы, по сообщению летописцев, наравне со всеми схватиться с погаными.
Но предпринятый маскарад кто-то может понять и как трусость, как желание подставить на опасное место другого. Это предположение хорошо согласуется с поведением Дмитрия в 1382 г. и тем фактом, что после Куликовской битвы Дмитрий был найден в кустах и, в сущности, без ран! Есть, однако, ряд соображений, с очевидностью опровергающих подобные умопостроения. К ним мы вернемся, а пока отсчитаем время еще на ряд лет назад.
Все царствование Дмитрия не было спокойным. С Севера его поджимал тверской князь Михаил, с Запада —литовский Ольгерд. С Юга, с Востока совершали на Русь набеги татарские мурзы. Кругом были враги, и беда была еще в том, что противники Дмитрия нередко объединялись. Ольгерд дважды, в союзе с тверским князем, предпринимал походы на Москву. В 1368 г. его приход оказался столь неожиданным, что «не поспела бо тогда никоторая рать приити». Но город приготовился к осаде. Окружающие посады были выжжены, их население перебралось в Кремль, где его приняли под свою опеку князь Дмитрий, его брат Владимир Андреевич и митрополит Алексий. Простояв под Москвой трое суток, Ольгерт повернул обратно, грабя и предавая огню все, что осталось вокруг нетронутого. Во второй поход, в 1370 г., стояние литовских войск у города продолжалось десять суток, но и опять Москва устояла...
«Не получилось с Ольгертом, получится с ханом», —так рассуждал тверской князь, пробираясь из Литвы в Орду. Здесь ему не только вручили ярлык на великое княжение, но и предложили в помощь войска. Боясь возбудить общую ненависть русских, Михаил от войск отказался, подумав, что и ярлыка будет достаточно. Но верные Дмитрию владимирцы не только не захотели признать его право на великокняжеский престол (находившийся во Владимире), но даже и не пустили его вместе с ханским послом Сарыходжей в город.
Посол попробовал действовать через Дмитрия, позвав его во Владимир «слушать» ярлык Михаила, но московский князь и не подумал подчиниться: «К ярлыку не еду и на великое княжение не пущу, а тебе, послу, путь чист». Сарыходжа вынужден был бросить Михаила и отправиться в Москву. Здесь его так одарили, что он перешел на сторону Дмитрия. Удалось князю склонить в свою пользу и Мамая. Тот не только выдал теперь уже Дмитрию ярлык на княжение, но и уменьшил размер русской дани...
Правильная битва
Вторично Михаил добился ярлыка в 1375 г. Помог ему в этом бежавший из Москвы купец Некомат. Он ездил в Орду, жаловался там на Дмитрия, денег, видимо, дал и смог таким образом получить ярлык для Михаила. Но московский князь вновь не захотел подчиниться хану. Он собрал рати и двинулся на Тверь. Почти вся русская земля «возста» на Михаила, по той, видимо, причине, что тверской князь и прежде «много зла христианам сотвори», призывая на Русь литовцев, и ныне того же добивался, «сложися с Мамаем»...
От открытого неповиновения приказам Орды Дмитрий вскоре перешел и к вооруженной борьбе. В 1377 году московская рать вторглась в пределы татарских владений на Волге. Князья Асан и Ахмат-Салтан принуждены были заплатить «окуп» и принять к себе Дмитриева «таможника».
Вероятно в отместку, в этом же году Мамай отправил разорять Нижний Новгород «зело сверепого» царевича Арапшу. Битва на реке Пьяне окончилась в пользу татар. Но посланного в 1378 году мурзу Бегича русские войска разбили. Битвой на Воже, притоке Оки, руководил сам Дмитрий, и действовал он весьма мужественно и ловко: умело выбранная местность, засадные полки, активная оборона и стремительный натиск. Окруженные ордынцы, «повергше копьа», бросились наутек, побросав множество припасов.
Победа на Воже имела выдающееся значение. Даже Маркс отметил ее важность: «Это было первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими». Добавим, что это было сражение, предрешившее неизбежность будущей главной для Дмитрия битвы (и даже сам ход ее!), в которой он добудет для себя величайшую славу, нисколько не померкнувшую и из-за, мягко сказать, сомнительных действий князя в 1382 году.
Не Дон стеречь
Летом 1380 года Мамай собрал для похода на Русь огромнейшее войско из десятков подвластных ему народов. Рязанский князь Олег, опасаясь за свои владения, вступил с ним в переписку. На их стороне оказался и литовский князь Ягайло, сын умершего к тому времени Ольгерда. Против Москвы образовался тройственный союз, и у Олега с Ягайло возникла мысль, что конечно же Дмитрий не решится выступить против несметной силы, а «отбежит в дальние пределы». Они же после того умолят Мамая вернуться и поделят меж собою Московское княжество.
Меж тем Дмитрий и не думал бежать. Напротив, решил выступить навстречу Мамаю. В поддержку князю явились дружины со всей подвластной ему Руси. Примкнули к нему даже братья Ягайло — Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский.
Сбор войскам был назначен в Коломне, и воинов здесь собралось такое множество, что их «невозможно было очами окинуть». Из Коломны Дмитрий двинулся на юг, навстречу основным силам противника. Этим маневром он намеревался не допустить соединения войск Ягайло, Олега и Мамая.
Дорога дмитровской рати проходила по краю Рязанского княжества, и можно было ожидать обид местному населению. Но от Дмитрия последовал строгий приказ:«Ни один волос не тронуть!».Рязанцы были ведь неповинны в измене Олега, во многом вынужденной кстати.
У берегов Дона состоялся военный совет. Мнения князей и бояр разделились. Часть их советовала не переходить Дон. Другая говорила иначе: «Надо перебираться. Там бежать будет некуда. Останется или победить, или лечь костьми за веру христианскую!». Дмитрий оказался на стороне последних. «Я, —говорит, — пришел сюда не Дон стеречь, но русскую землю от пленения избавить!»
Еле голову унес
К ночи 7 сентября русская рать переправилась через Дон и стала на ночлег у речки Непрядвы. А на следующий день, на Рождество Богородицы, и случилась Куликовская битва. «И была сеча лютая и великая, и битва жестокая, и грохот страшный...» Храбро, отчаянно бились русские воины, и впереди всех, в одежде простого воина, дрался с наседавшим врагом князь Дмитрий. Удерживали его перед тем бояре, уговаривали: «Не следует тебе прежде всех биться, но надобно в стороне стоять, чтобы потом живых честить и творить память по убиенным...». Но не послушал их князь: «Хочу с вами общую чашу испить!» Взял копье и палицу свою, сел на коня и отправился в передовой полк: «Умру или жив буду — вместе со всеми!..»
И был треск и гром великий от ударов мечей и преломленных копий. Кровавые зори выступали над схватившимися в поле войсками, и молнии от блеска мечей трепетали над ними. И час, и третий, и пятый, и седьмой бьются русские с «погаными половцами», и начинают склоняться от ран и усталости к земле-матушке русские богатыри. И полилась их кровь православная по седельцам кованым. И покатились шеломы злаченые к копытам коней. И многие тысячи убиты уже. И начали одолевать наших Мамаевы полчища.
Но выскочили тут словно соколы из дубравы зеленой засадные полки, храброго Владимира Андреевича и Дмитрия Боброка-Волынского, и увидели вдруг враги погибель свою, и показали спины, и побежали. И впереди их бежал без оглядки поганый Мамай: «Ничего уж доброго мне не дождаться, так хотя бы голову унесу».
Сорок верст преследовали противника русские воины. И взяли много добычи: и коней, и верблюдов, и дорогих убранств, и татарского золота, но, вернувшись со всем этим на поле боя и взглянув на него, опечалились. Тел безжизненных кругом —словно сенные стога наметаны. И от крови человеческой земля черна... И нет нигде, исчез куда-то великий князь Дмитрий. И для кого теперь великая честь будет, если погиб их начальник и пастырь?
И рассыпались все по полю огромному, ищучи «победы победителя». И некоторые набрели на убитого Бренка: лежит в одежде, что дал ему князь; другие же набрели на убитого князя Белозерского, похожего на Дмитрия. Два же каких-то костромича отклонились в дубраву и набрели на великого князя в избитых доспехах, лежащего без чувств под срубленным деревом...
Тут мы и приведем обещанный ряд соображений по поводу того, прятался ли князь от смерти в дубраве или оказался там по другой причине. Вспомним о срубленном дереве. Надо ли было князю рубить дерево? Нелегче ли было действовать в дубраве иначе? Вспомним переодевание. Стоило ли таким образом беречь свою жизнь? Не проще ли было, как и уговаривали, наблюдать битву со стороны, обеспечив пути отхода? Вспомним все предыдущее поведение князя, на протяжении многих лет. Разве не говорит оно о его решимости схватиться с врагом? Наконец, главное. Зачем ему было сидеть в кустах до возвращения воинов из 40-верстной (!) погони? Ясно, что он выбрался бы оттуда значительно ранее.
Так что же тогда случилось с князем на Куликовом поле? То, что и случается в боях с тысячами — потеря сознания от тяжелого удара, контузия. После которой они был оттащен кем-то в Дубраву и прикрыт срубленным деревом. Только при этом предположении все и сходится в ясную картину...
Когда очнулся князь и вернулся к месту боя, то при виде стольких убитых не смог сдержать слез: «Простите братья! Положили вы голову за землю русскую, за веру христианскую!» И не отправился в Москву творить торжества, но стоял за Доном восемь дней (!), пока не похоронил последнего своего воина.
Честь им и слава! И вечная помять! Инокам Пересвету и Ослябле, Юрке Сапожнику и Васюку Сухоборцу, Семену Быкову и Гриде Хрульцу... Тысячам русских бойцов! Честь и слава и Великому князю Дмитрию, благодаря которому увидела Русь, что сможет одолеть Орду и одолеет!