Экономика для всех и каждого

Что показал опрос

Аналитический центр газеты «Экономика и жизнь» выяснил мнение читателей и студентов экономических специальностей вузов относительно взаимосвязи составляющих модернизации в различных сферах жизнедеятельности. Три четверти опрошенных уверены, что между элементами модернизации как системы всесторонних преобразований существует очевидная взаимозависимость: добиться необходимых изменений в экономике без прогрессивных достижений в других областях российского общества не удастся.

Совсем немного тех, кто оставляет шанс разрозненным попыткам: порядка 5% среди читателей и на уровне 10% среди будущих экономистов, оптимизма у которых по определению больше, а жизненного опыта — меньше (таблица).

Таблица. Возможна ли экономическая модернизация без модернизации в других сферах. Возможна ли модернизация в других сферах без экономической модернизации (%):

Варианты ответа	Читатели ЭЖ	Студенты экономических вузов
Нет. Нет	71,8	47,2 – 58,9
Нет. Да	10,7	15,5 – 18,7
Да. Да	6,4	9.0 – 17,8
Да. Нет	6,4	9,6 – 12,6
Затрудняюсь ответить	4,7	2,9 – 6,2

Столь явное единодушие относительно перспектив осуществления давно назревших, но «буксующих» реформ — не случайно. Каждодневный опыт убедительно свидетельствует о неэффективности разовых мероприятий и даже хорошо разрекламированных отдельных кампаний, в ходе которых лишь растрачиваются (в том числе коррупционно) ресурсы, необратимо подтачивается уверенность и теряются надежды.

То, что в российском обществе вызрел запрос на перемены — не новость. И что в их основе лежат экономические интересы различных социальных групп — тоже хорошо известно. Но по многим важным позициям эти интересы не только расходятся — они, зачастую, противоречат друг другу.

Казалось бы, складывающаяся ситуация делает ещё значимее и весомее объективное и ответственное мнение представителей различных экономических школ по актуальным проблемам (в первую очередь, в экономике и социальной сфере). Причём их выводы и рекомендации неизбежно должны иметь прямое отношение к волнующим россиян проблемам, быть минимально абстрактными и максимально конкретными, что называется пригодными для непосредственного и незамедлительного употребления.

Однако именно на уровне научных дискуссий и открытых обсуждений естественное несовпадение точек зрения достигает, зачастую недопустимой отвлечённости и обтекаемости, несовместимой противоположности, не способствует консолидирующему конструктивному взаимодействию и усиливает, тем самым, общественное неприятие действий власти, даже вполне адекватных и своевременных.

Что сказал Мау

Под таким оригинальным заголовком опубликовано интервью с Владимиром Мау, ректором Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ — достаточно обстоятельное и символичное, чтобы обсудить некоторые высказанные им соображения.

Мау:«Чем отличается нынешняя ситуация от начала 1990-х? Егор Гайдар про реформы тех лет говорил, что в интеллектуальном плане они были довольно просты, а социально и политически — чудовищно болезненны. Реформы нашего времени интеллектуально исключительно сложны, но не вызывают того колоссального социального стресса».

В том-то и беда, что в начале 90-х недавние ещё «завлабы» относились к назревшим реформам непростительно упрощённо и, приступив к их осуществлению, буквально «резали по живому». Реформы тех лет по определению были не менее сложны, чем современные, ибо означали, без преувеличения, исторический поворот от советского социализма к капиталистическому переустройству российского общества. Но их экономическая суть была подчинена предельно простой формуле, не раз озвученной Анатолием Чубайсом: «Сделать такой поворот политически необратимым».

Следовательно, вначале активное меньшинство подчинило экономику политике, а затем обеспечило реализацию политического курса, обеспечивающего экономическое развитие, ориентированное на достижение корыстных интересов правящего меньшинства. И не дай бог, чтобы тлеющие последствия «шока 90-х», поразившего большинство, в обозримом будущем охватили ярким пламенем сформировавшееся «успешное» меньшинство.

Мау: «В современном постиндустриальном обществе, где демографическая пирамида перевернута, традиционная модель здравоохранения, когда здоровые, которых большинство, платят за больных, которых меньшинство, не работает. Медицина становится непрерывной. У нас лечатся все! То есть теперь нужны новые принципы организации, новые принципы финансирования, учет глобального рынка медуслуг».

Хорошо, что из ректорского кабинета видны горизонты, на которых просматривается не только благополучная, сопровождаемая высокими технологиями жизнь в высокоразвитых странах, но и будущая постиндустриальная Россия. Однако мы ещё индустриальную стадию развития и экономически, и социально толком не освоили! И соответствующего качества в образовательных и медицинских услугах не достигли, хотя платность становится тотальной и неизбежной. О новой индустриализации говорит и российский президент. Конечно, надо применять высокотехнологичные разработки, как и учитывать возможности глобального рынка медуслуг и получать их там, где они более эффективны (в Москве, других странах). Вот только воспользоваться этими достижениями пока могут либо имеющие направление и право на госпомощь, либо богатые россияне, то есть, опять-таки меньшинство.

Мау: «Исторически и логически сложилось так, что страны, обладающие природными ресурсами, могут позволить себе развиваться благодаря продаже этих ресурсов, особо не озадачиваясь повышением качества институтов, ростом производительности труда и так далее».

Здесьречь идёт о пресловутом «ресурсном проклятии», согласно которому обильный доход от продажи востребуемых и дорожающих природных ресурсов — преграда на пути развития. На самом деле это отговорка — не секрет, что от «голландской болезни» есть эффективное противоядие. И если быть до конца последовательным, то автору следовало разъяснить, как и кто в нашей стране развивался и развивается благодаря продаже этих ресурсов и что из этого вышло…

Мау: «Эпоха застоя, о которой раньше много писали, на самом деле основывалась на нефтяной ренте. Не было бы нефтяной ренты, скорее всего, не было бы и застоя, и трансформация советской системы, вероятно, не была бы столь болезненной… Если вы посмотрите на любые развитые страны, то увидите, что они бедны природными ресурсами, прежде всего углеводородными. Когда к вам притекают нефтедоллары просто за счет высокой конъюнктуры цен на нефть, производительность труда не растет, а валютный курс укрепляется. В результате национальное производство становится неконкурентоспособным. Вот тот механизм, который объясняет ресурсное проклятие».

И далее: «Испания в конце XV века (в период открытия Америки) была самой мощной европейской страной, с самой сильной армией. А Испания через 70 лет — это совершенно разоренная страна. И все по одной причине — из-за мощного потока золота и серебра, который шел из Америки. Купить товары во Франции и Англии теперь оказалось дешевле, чем произвести их у себя — в Испании. Сельское хозяйство стагнировало, армия деградировала…

В годы Второй мировой войны Африка и Юго-Восточная Азия были регионами, сопоставимыми по своему экономическому развитию. У власти находились полукриминальные правители. Африка, правда, была богата нефтью, драгоценными и цветными металлами. В ЮВА не было практически ничего. Мнение экономистов той поры сводилось к тому, что будущее — за Африкой. Но все оказалось наоборот. И не потому, что азиатские лидеры были лучше и умнее. Просто африканские вожди воровали из себестоимости, из ренты, а азиатские могли воровать только из прибыли, из роста экономики. Все страны, демонстрирующие бурный успех за последние 50 лет, — это ресурсно бедные страны. В том числе и Китай».

На самом деле, мощные потоки золота и серебра, шедшие из Америки в Испанию, сами по себе не предвещали ничего дурного. Всё зависело от того, как распределялись и как потреблялись ввозимые в страну драгметаллы. Поэтому, став достоянием эгоистичного, жаждущего наживы меньшинства, они явились одной из причин исторического торможения. Последующий азиатско-африканский опыт подтверждает сказанное. Корысть вороватых вождей пересилила их ответственность и публичные обязательства. Интересы личного обогащения взяли верх над общественно полезным использованием ресурсов.

Действительно, и в Южной Корее и Китае, которые активно развиваются, правящая элита обогащается, в первую очередь, за счёт прибыли от произведённого продукта. При этом в Китае в гораздо большей степени опасно растёт социальная дифференциация. Это означает: вопрос несправедливого распределения национального богатства не решён, а загнан вглубь, что рано или поздно «аукнется», если своевременно не реагировать. О необходимости принять соответствующие меры, было заявлено на состоявшемся недавно съезде компартии Китая.

Так что не будем гадать, как повели бы себя «верхи» в Южной Корее Китае, будь там возможность воровать из природной ренты. Этоне только бессмысленно, но и вредно — от насущных проблем отвлекает.

Мау (не очень оптимистично на вопрос: «Что нас ждёт впереди?»): «Кто знает? Мы страна с непредсказуемым прошлым... Просто страна с обилием природной ренты требует особых мер экономической политики…

Десять лет назад нам казалось, что Стабфонд — это ответ на проблему ресурсного проклятия. Но кризис 2008—2009 гг. показал, что при всех его неоспоримых достоинствах Стабфонд становится фактором, препятствующим модернизации. Сам фактор наличия этой денежной подушки создает большие проблемы. Другими словами, чем ниже будет спрос на природные ресурсы, тем эффективнее в конечном счете будет экономика. Но это только в конечном счете, потому что надо будет пройти через болезненную структурную модернизацию, нацеленную на существенное повышение производительности труда».

Во-первых, нет стран (независимо от наличия природных ресурсов и, соответственно, природной ренты) экономическая политика которых не имела бы тех или иных особенностей и отличий.

Во-вторых, многовековая российская история так или иначе связана с богом данными природными богатствами и давно пора от разговоров об «особых мерах» перейти к адекватным действиям или хотя бы воспользоваться опытом более успешных стран.

В-третьих, почему структурная модернизация с целью повышения производительности труда обязательно должна быть болезненной? Последовательные преобразования — это естественная потребность нормально развивающегося организма. А если любые изменения болезненны (например, в силу запаздывания или ошибок, допущенных при их осуществлении), то возникает не менее естественное сопротивление их воплощению на практике.

В-четвёртых, впечатляет признание Стабфонда «фактором, препятствующим модернизации, денежной подушкой, создающей большие проблемы». Почему-то сразу вспоминается знаменитый роман Марка Твена «Принц и нищий». Ещё на память приходят редкие, но неожиданно урожайные годы, обрушивающие на отечественное сельское хозяйство множество проблем.

Противопоставление стабилизации и модернизации объясняет вывод, что «чем ниже будет спрос на природные ресурсы, тем эффективнее в конечном счете будет экономика» и фактически оправдывает идею принуждения, принудительного развития по принципу «чем хуже — тем лучше», маскирует неспособность сформулировать креативную стратегию и тактику развития, выработать адекватные механизмы реализации.

Аналогичным образом уже высказывались другие известные экономисты Сергей Гуриев и Олег Цывинский, которые пришли к заключению, что экономический рост не гарантирует становление демократии и защиту от диктатуры. А вот реализация его противоположности — экономического кризиса — вполне может стать толчком к назревшим демократическим преобразованиям. Из их расчётов применительно к России следует, что в случае экономического кризиса и падения темпов экономического роста на 5% «улучшение индекса демократии составляет почти 10%» («Почему должно быть “тем лучше – чем хуже”?» — см. здесь же).

Мау: «Особенно меня занимают сейчас пенсионная система и образование. Если говорить о фундаментальных проблемах, то их две. Во-первых, мы страна, где превалирует относительно дорогой труд и имеются относительно отсталые институты. Капитал же идет туда, где дешевый труд и институты плохие, иначе говоря, где есть риски, но есть и большая доходность. Или туда, где институты хороши, но труд дорог. Маржа пусть небольшая, но она стабильна. У нас нет ни того, ни другого. И это тоже результат ресурсного проклятия. У нас дорожает труд, но нет стимулов улучшать институты.

Вторая ловушка — это проблема эффективности отраслей, связанных с человеческим капиталом. Чтобы иметь хорошее образование и здравоохранение, нужно иметь на них спрос, который не появится без качественного предложения. В условиях глобализации пациенты с высоким уровнем достатка предпочтут хорошую клинику вне зависимости от ее территориального расположения. Студенты, имеющие такую возможность, не задумываясь, поедут за границу».

Что касается первой ловушки, то вместо спорной констатации относительно дорогого труда в России (статистика как и лезвие бритвы всегда обоюдоострая) и набивших всем оскомину утверждений относительно отсталых институтов, и в целом это результат ресурсного проклятия — было бы полезнее обозначить перспективные пути улучшения ситуации в сфере труда и затянувшихся институциональных преобразований

Но и вторая ловушка отнюдь не новость: невысокая реальная платёжеспособность большинства россиян в условиях растущих цен на услуги в сфере образования и здравоохранения ещё долго не будет стимулировать массовый спрос на их достойное качество с приемлемой доступностью. Граждане с высоким уровнем достатка давно предпочитают заграничные клиники и университеты. То есть проблема эффективных вложений в человеческий капитал в основном декларируется, а не решается.

Мау: «Социальная сфера нуждается в финансовых и интеллектуальных инвестициях, которые окупятся сравнительно быстро и поднимут страну на принципиально новый уровень».

Вспоминается старый анекдот. В деревню приехал лектор из города и рассказывает о достижениях в покорении космоса и проникновении в тайны материи. Один из слушателей прерывает его: «Ты не думай, что мы о научно-техническом прогрессе ничего не слышали — очень даже в курсе. И как топливом ракеты заправляют знаем. А вот мне интересно, как внутрь простых конфет-подушечек повидло заливают?». Лектор замялся…

Так и у нас. Знаем, что Россия получила от продажи нефтегазовых ресурсов в нулевые годы ~ 1,6 трлн. долл., взрастила официально почти две тысячи граждан с состоянием более 50 млн. долл. и сотню российских миллиардеров с совокупным состоянием в 380 млрд. долл., превышающим 20% валового внутреннего продукта («ВВП и олигархи», см. здесь же).

Но одновременно, в государственном бюджете хронически не хватает средств на жизненно важные социальные услуги. Например, недостаточно денег на лечение тяжелобольных детей. И Первый канал совместно с Российским фондом помощи регулярно проводит благотворительные акции, чтобы собрать жизненно необходимые средства.

Закономерны вопросы: «Почему при баснословных доходахприходится говорить не столько о том, что «социальная сфера нуждается в финансовых и интеллектуальных инвестициях», сколько о бюджетном дефиците и нехватке денег на текущие нужды здравоохранения и образования?Поднимется ли такая страна на «принципиально новый уровень?». Лектор снова замялся?

Прощай, нищета?

Нельзя обойти вниманием также совместный доклад Фонда «Центр стратегических разработок» и Центра социальной политики ИПЭИ РАНХ и ГС при Президенте РФ под претенциозным названием «Прощай, нищета!».

Россия, радуйся: в стране больше нет людей, живущих менее чем на два доллара в день, что является критерием Всемирного банка при выявлении нищих. Сделано весьма смелое заявление — бедные в России это уже совсем не бедные, а фактически средний класс даже по западным критериям. Правда самая многочисленная группа населения, по мнению авторов доклада, не осознала своего перехода на новую социальную ступень («Финмаркет», 14 ноября 2012 г.).

Оставим данное «открытие» без комментариев, попутно заметив, что ещё Маркс утверждал: «Бытие определяет сознание». По крайней мере, в повседневной жизни осознанию, как правило, предшествуют ощущения. А они, о чём свидетельствуют многочисленные опросы последних лет, опровергают неожиданный вывод исследователей.

Уместно было бы также вспомнить о европейских стандартах, согласно которым величина минимального размера оплаты труда должна составлять не менее 60% от средней зарплаты по стране. В России это порядка 16 тыс. руб., а не нынешние 4611 руб. и не 5205 руб. с 1 января 2013 г.

По мнению экспертов (www.NEWSru.com/Экономика, 27 ноября 2012 г.) российский МРОТ недопустимо низок и не может быть эффективным инструментом в борьбе с бедностью, неравенством в оплате труда, способствовать увеличению спроса. Не очень согласуется с умозрительными толкованиями о пришествии среднего класса…

Удивительное — рядом!

Лишь с таких позиций можно рассматривать новейшие данные опроса ВЦИОМ об отношении граждан к ситуации в стране: в целом 62% из них характеризуют ситуацию как отличную (1%), хорошую (10%) или нормальную (51%), и только 34% считают, что всё плохо (30%) и ужасно (4%). Вывод ВЦИОМ: по мнению большинства россиян в их стране всё хорошо (www.NEWSru.com/ В России, 28 ноября 2012 г.).

Уж не упомянутое ли это большинство, хоть и не говорящее «Прощай нищета!», но, якобы, олицетворяющее средний класс по мировым стандартам? В забывчивости ли тут дело, или всё-таки потому, что осознаёт и озвучивает лишь то, что ощущает?

Не будем спешить с разгадкой — дьявол кроется в деталях! Разве не логично было бы в опросе ВЦИОМ после «Всё отлично», «Всё хорошо», предваряя «Всё плохо» и «Всё ужасно» поставить «Всё удовлетворительно»? Но мудрые социологи вместо этого вписали политкорректное «Всё нормально», не оставив респондентам выбора. Картинка сразу стала глянцевой: «отлично, хорошо, нормально, плохо, ужасно» вместо традиционных и понятных каждому россиянину со школьной скамьи «отл., хор., уд., неуд., кол (в простонародье)». Так что если «по-честному», надо признать: не 62% уверены, что ситуация хорошая, а 85% считают её удовлетворительной (51%) или хуже (34%). А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Вот и премьер Дмитрий Медведев убеждён, протестуют россияне не потому, что страна плохая, а наоборот — потому что хорошая. «Общество развивается, становится более современным, более открытым. Обществом более благополучного государства, скажем так. И отсюда столько запросов к власти. Когда страна неблагополучная, люди гораздо меньше предъявляют требований к власти, чем сейчас» (www.NEWSru.com / В России, 29 ноября 2012 г.). Только возможно ещё одно объяснение: когда цивилизованными способами до власти не достучаться, а надежд на изменение к лучшему становится всё меньше, большинство затихает — правда, на время….

О чём умолчал Мау

Обратим внимание, что в интервью Мау, насчитывающем 3372 слова и 23476 знаков с пробелами, не нашлось места хотя бы беглому упоминанию о коррупции — проблеме номер один, наиболее волнующей в настоящее время общество и составляющей по убеждению абсолютного большинства россиян глубинную суть и главное звено в цепи основных российских проблем, жизненно важных, в первую очередь для самих граждан («Триллион рублей и миллион жизней» — см. здесь же).

По итогам опроса ВЦИОМ можно заключить, что 75% граждан считают степень распространения коррупции «высокой» или «очень высокой», а в числе самых коррумпированных институтов названы местные и федеральные власти («Коммерсант», 29 ноября 2012 г.). По мнению директора «Левада-Центра» Льва Гудкова коррупционные скандалы стали поводом, который усилил у граждан «ощущение разложения власти» («Коммерсант», 30 ноября 2012 г.).

Как свидетельствует мировой опыт, позитивный результат в борьбе с коррупцией в разных странах зависит не только и не столько от количества заведенных уголовных дел и числа «посадок», сколько от жёсткого и неукоснительного соблюдения законов, перед которыми все равны.

Суть антикоррупционной кампании заключается не в эпизодически организуемых показательных судебных процессах, а в неизбежности и неотвратимости последующего сурового наказания виновных любого ранга. Чтобы диктатура закона перестала быть лишь фигурой речи, нужна ясно выраженная, твёрдая политическая воля, и тогда можно не сомневаться в абсолютной народной поддержке, многократно усиливающей авторитет власти и её возможности.

Пример (один из множества) — конфликт между археологами и депутатами Мосгордумы с одной стороны, и организаторами иннограда в Сколково, претендующего стать инновационным и интеллектуальным центром постиндустриальной России, с другой. Там обнаружены артефакты, предположительно принадлежащие дворцу Александра Меньшикова, фаворита Петра Первого. Но местная власть планирует снести старинный фундамент и построить здесь коттеджи (жилье для ученых, которые приедут в инновационный центр работать — со слов вице-президента по стратегическим коммуникациям).

Во внимание не принимается федеральный закон от 25 июня 2002 г. №73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», обязывающий местную власть передавать обнаруженные в земле древние предметы для исследования специалистам и провести раскопки, временно запретив работы. Однако норму, хорошо известную любому «неэлитному» экскаваторщику, игнорирует топ-менеджер «от элиты». Депутаты уверены — без поддержки мэра Москвы Сергея Собянина исполнять закон не заставить (www.NEWSru.com / Недвижимость, 29 ноября 2012 г.).

Ничего не сказано в обстоятельном интервью Мау и об экономической мотивации граждан к эффективному, заинтересованному труду — важнейшему условию масштабных преобразований в любой области. Это подтверждает засевшее в головах «избранных» мнение о главенствующей роли российской элиты в осуществлении реформ, недооценку и недопонимание того, что даже самые правильные, обоснованные и креативные идеи, выдвинутые авангардом нации, на практике воплощают народные массы — движущая сила общественного развития.

По большому счёту современная российская элита (политики, учёные, крупнейшие бизнесмены) не готова к лидерству (идеологическому, духовному, нравственному) и консолидирующей общество созидательной роли. Археологический инцидент в Сколково — тому подтверждение.

Сегодня один из наиболее существенных источников российской коррупции — даже по мировым меркам «масштабное потребительство в верхах», безудержное, по большому счёту безнаказанное и никем и ничем не ограниченное. Развращающе воздействуя на российское общество в целом, оно постоянно провоцирует коррупцию на местах — «мелкое потребительство в низах», вполне ожидаемую ответную реакцию по принципу «если можно “им”, то можно и “нам”».

Как и прежде, политика первенствует над экономикой, политическая конъюнктура, коррупционно переплетаясь с бизнес-интересами власть имущих, доминирует над насущными социально-экономическими интересами всего российского общества и отдельных граждан. Всё остаётся по-прежнему: справедливость — по указанию, работа — по принуждению.

В 1981 году в Энциклике «LABOREM EXERCENS» («Совершая труд») Папа Римский Иоанн Павел Второй писал: «Человеческий труд есть ключ – и, пожалуй, основной – ко всему “социальному вопросу” – конечно, если мы постараемся рассмотреть “социальный вопрос” действительно с точки зрения человеческого блага» (Выделено. — В.Т.).

Станет ли российская экономика справедливой для всех и каждого?