Заместитель главы Минэкономразвития Андрей Клепач в развёрнутом интервью указал на существующие проблемы российской экономики и подчеркнул актуальность глубоких управленческих новаций и разработки системной стратегии перехода от сырьевой экономики к экономике знаний.
Добротное интервью восполняет информационный пробел, возникший в связи с неожиданным снятием (для переработки?) с сайта министерства «Прогноза долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2030 года». Но вопросы остаются…
*****
Интервью опубликовано в «Ведомостях» 5 марта 2013 г.
Как отметил А. Клепач, в правительстве продолжается обсуждение основных сценарных вариантов долгосрочного развития России: консервативного (ежегодный рост ВВП порядка 3%), инновационного (4—4,2%) и форсированного (не менее 5%), при котором основное внимание уделяется преобразованиям «в ведущих секторах экономики — здравоохранении, образовании, транспортной инфраструктуре». При ознакомлении с первоначальным вариантом «Прогноза» складывалось впечатление, что правительство склоняется ко второму сценарию. Теперь же, судя по интервью, в качестве базового и чтобы «достигнуть целей, которые поставлены в указах президента, предлагается целевой форсированный сценарий». Отсюда необходимость откорректировать документ.
Сразу подчеркнём: ведущие секторы экономики по определению не могут финансироваться фактически по остаточному принципу или недофинансироваться, как это сегодня происходит с указанными отраслями в отечественной экономике. Безусловно, нельзя недооценивать их неуклонно возрастающую роль на этапе «новой индустриализации», но ведущими они станут только в экономике знаний, о переходе к которой в нашей стране уже много лет больше говорят. Неудивительно, что основные капиталы российской бизнес-элиты сосредоточены в традиционных индустриальных секторах.
«Сейчас наша страна по расходам на здравоохранение уступает фактически всем — Южной Корее, восточным странам Евросоюза; по расходам на образование находится на уровне Индии. И либо мы сейчас прилагаем усилия, а они все достаточно дорогостоящие, либо к 2020 г. у нас просто не будет нормального здравоохранения не только для состоятельных людей, которые в Германии лечатся, но даже для среднего класса. То же по образованию: у нас сейчас достаточно много студентов из Сибири учатся в Китае, где часть вузов входит в сотню лучших мировых, где преподаватель получает больше, чем в России. У нас сейчас почти все пытаются получить высшее образование — а потом кто его будет получать? Кто будет работать на наших заводах, если мы мало готовим инженеров? Это — то будущее, которое закладывается сегодня».
Так что не будем надувать щёки! Пока экономика России в основном индустриальная, важно не столько о выделяемых процентах дискутировать (это при ручном-то управлении и «волевом» принятии решений?), сколько стремиться к обеспечению необходимых потребностей хотя бы среднероссийского (далеко не среднемирового) уровня через достижение системно определяемых объективных параметров и учёт возможностей конкретных отраслей общественного производства.
Что касается суеты вокруг «бюджетного правила» — она отражает разные подходы Минэкономразвития и Минфина к экономической политике. Складывается впечатление, что прогнозирование захватывающе многообразных перспектив экономразвития невольно увлекает самих разработчиков, вызывая у них ощущение реальности. Отсюда характерная для людей, постоянно нацеленных на выполнение той или иной задачи, ловушка «забегания вперёд» и вполне ожидаемые оговорки по Фрейду…
*****
«Чтобы сохранить статус-кво, надо всё быстрее и быстрее бежать на одном и том же месте». И далее: «Первый сценарий — тоже сценарий модернизации, но частичной, которая не меняет природу нашей экономики, не меняет баланс сил. Это вариант экономики с доминирующим нефтегазовым комплексом, зависимостью от импорта технологий и воспроизводством мозгов не для себя, а для других стран.
Баланс сил обязательно изменится при реализации любого сценария — и в глобальной экономике, и на внутреннем рынке. Причём в случае консервативного сценария — не в нашу пользу, потому что ведущие и другие развивающиеся экономики уйдут вперёд в своих достижениях и адекватных требованиям изменениях. Так как российская экономика «завязана» на мировую экономику, то бег на месте статус-кво не сохранит, разрыв будет только увеличиваться. Наши более успешные «партнёры» (модное сегодня выражение) настроены отнюдь не консервативно, что опровергает сформулированный выше вывод. А потому за очередной попыткой выдать желаемое за действительное и использовать такой подход для обоснования одного из сценариев снова маячит Фрейд.
*****
«Второй сценарий мы рассматриваем как инновационный, при нём происходит серьёзный качественный сдвиг, и комплекс, связанный с новой экономикой — экономикой знаний, — набирает мощность сопоставимую, а в дальнейшем и выше, чем у нефтегазового комплекса. Это экономика, где технологии, знания становятся достаточно конкурентоспособными. Мы выходим на траекторию роста около 4—4,2% в долгосрочной перспективе. И это достаточно высокие темпы, потому что при сокращающихся трудовых ресурсах поддерживать рост в 4% 17 лет достаточно сложная задача.
Это вызов. И это темп роста более высокий, чем тот, что мы ожидаем от мировой экономики, поэтому наш геополитический вес возрастает. При такой динамике мы сокращаем разрыв в уровне доходов, в уровне производительности труда с развитыми странами. Например, если сейчас наша производительность — по паритету покупательной способности — порядка 35—36% от уровня США, то к 2030 г. мы выходим на уровень более 80%. Тем не менее это сценарий, где мы рекордных темпов роста не достигаем в силу внутренних проблем и в силу ограничений по бюджету. Хотя прорыва в темпах роста в этом варианте не получается, но мы преодолеваем сложившуюся тенденцию к замедлению».
Как известно, ВВП китайской экономики почти в четыре раза превышает российский, в её экспорте доминируют не сырьё, а конкурентные товары, в том числе высокотехнологичные, а экономическая структура в целом более современная и ориентируется на развитие инновационных отраслей. За прошедшее десятилетие среднегодовые темпы роста ВВП Китая составляли порядка 10%. И в текущем десятилетии, несмотря на внешние и внутренние проявления мирового кризиса, прогнозируются на уровне не менее 7—8%. Вполне убедительный рост «геополитического веса».
В российской экономике возникает ситуация, когда скромные количественные изменения, не достигнув объективно необходимого уровня в соответствии с глобальными экономическими требованиями, не приводят к актуальным качественным трансформациям. Именно потому, что активно формирующаяся экономика знаний основана не на односторонней зависимости от доминирующего фактора, не на примитивных причинно-следственных связях, а на их взаимном причинно-следственном соответствии. Между прочим, это ставит под сомнение надежду, что хотя бы инновационный вариант, точно не сулящий прорыва в темпах роста, «позволит преодолеть сложившуюся тенденцию к замедлению».
Надо ясно понимать, что количественный рост ВВП — всего лишь одна из совокупностей обязательных условий перехода к постиндустриальной экономике, традиционно понимаемое значение которого (равно как и методы вычисления) по мере формирования и развития экономики знаний будет неизбежно меняться.
Возможное подтверждение данного вывода о совокупности факторов — своего рода адекватная компенсация невысоких темпов роста ВВП в ведущих экономиках соответствующими долями в его структуре высокотехнологичной продукции, нематериальных товаров и услуг, эффективным вкладом развитых институтов и конкурентных рыночных механизмов, а также системой социальных гарантий и т.д.
*****
«Для того чтобы достигнуть целей, которые поставлены в указах президента, предлагается целевой форсированный сценарий, ориентированный на рывок в развитии экономики, прорыв в конкурентоспособности: мы создаем конкурентный сектор, который будет производить на экспорт не около 30 млрд долл. США машиностроительной продукции, как сейчас, а более 60 млрд долл. к 2020 г. и почти 200 млрд долл. к 2030-му. То есть больше почти в семь раз. Не рекорд — Индия за последние десять лет увеличила машиностроительный экспорт в десять раз и сейчас экспортирует машин и оборудования в 2,5 раза больше, чем Россия».
Иными словами, сейчас экспорт индийского машиностроения составляет 75 млрд долл., к 2020 г. явно увеличится, а мы к этому времени всего лишь удвоимся, даже не достигнув за семь лет нынешнего показателя Индии? Причём к 2030 г. — за 17 лет — увеличим экспорт всего в семь раз. А как далеко вперёд (уж точно не назад) уйдут Индия и другие страны? Может, поинтересуемся, как Индия за десять лет десятикратно увеличила машиностроительный экспорт? А если кто-либо повторит набившую оскомину фразу о низкой базе, то зададимся вопросом: почему китайский ВВП, образно говоря, продолжает расти даже не семи-, а десятимильными шагами?..
«Все эти изменения определяются не бюджетным правилом, а бизнесом… Это просто качественно другой уровень конкурентоспособности компаний — в сельском хозяйстве, пищевом секторе, машиностроительном. Это другая модель поведения бизнеса и превращения наших компаний в серьёзных мировых игроков — не только в металлургии или нефтянке, но и в других обрабатывающих производствах».
Следовательно, термин «ведущие» применим и к традиционным отраслям индустриальной экономики, которые прекрасно себя «чувствуют», и к экономике знаний. Не соперничают за первенство с образованием, здравоохранением, транспортной инфраструктурой (см. выше — п. 1), а гармонично взаимодействуют друг с другом, соотносятся между собой, способствуя эффективному развитию экономики знаний.
Вместо сбалансированного решения — борьба до победы: «Все эти изменения определяются не бюджетным правилом, а бизнесом». А как иначе: бизнес — это сфера Минэкономразвития, бюджетное правило — это Минфин. Уступать никто не хочет…
*****
«Мы страна, которая экспортирует, а не импортирует капитал: где-то это бегство, где-то — экспансия. Инновационный сценарий предполагает, что мы становимся настолько инвестиционно привлекательными, что у нас идет устойчивый приток прямых инвестиций, иностранного капитала, мы перестаём быть нетто-экспортёром, но этот приток небольшой — 0,5—1% ВВП в год. Форсированный вариант предполагает совершенно другую модель: чтобы обеспечить модернизацию экономики, мы делаем её достаточно открытой для притока капитала — он достигает 4% ВВП и более в год. Это, по сути, другая модель встраивания и в международное разделение труда, и в международные финансовые потоки. Создание таких условий означает огромный кредит доверия к нашей экономике — со стороны как иностранного бизнеса, так и российского. И это доверие выражается в таких больших и значимых цифрах».
Действительно, приток 0,5—1,0% при инновационном сценарии статистически неубедителен, и такой сценарий инвестиционно непривлекателен — как ни приукрашивай. Примечательна необходимость другой модели модернизации экономики при форсированном варианте — «достаточно открытой для притока капитала». Исходя из суровых реалий (непрекращающийся отток капиталов) логично предположить, что сегодня всё происходит с точностью наоборот и остаётся открытой дверь, через которую из страны вывели сотни миллиардов долларов. Почему эту дверь нельзя было закрыть ещё раньше, чего ждём и как это связано со сценарными вариантами — вопросы скорее риторические.
Представляется, что именно длительное и далеко не случайное отсутствие собственных институциональных инвесторов, владеющих «длинными деньгами», ведёт к высокой стоимости зарубежных заимствований (уже превысивших 600 млрд долл. — В.Т.) и сохранению уязвимости к внешним шокам (NEWSru.com/Экономика, 12 марта 2013 г.).
Вызывает недоумение и отсутствие внятной государственной политики в вопросах инвестирования российских капиталов за рубежом. Где интерес корпоративный, где государственный, где стратегический резон, а где сиюминутная выгода?
*****
«Все три сценария требуют повышения качества госуправления. Но если в первом эти требования минимальные, то второй и третий предполагают, что у нас действительно формируется эффективная система стратегического управления. Это означает умение увязать между собой разные процессы, обеспечить целостность развития экономики: когда… ведём системную работу, где проекты увязаны друг с другом».
Итак, к процессу выбора сценария российские граждане отношения не имеют, за них решат, какая система стратегического управления им больше подходит: нынешняя, с минимальными требованиями, или более эффективная. В таком случае, какая система управления в России сейчас, если, следуя за Клепачом, все три варианта (и даже первый! — В.Т.) в сравнении с нынешним уровнем «требуют повышения качества госуправления»? Снова оговорка…
*****
«Второй и особенно третий варианты — это варианты, когда, как именуют у нас в России, российские два „Д“ — дураки и дороги — становятся двумя „У“: умная транспортная система и умная экономика. Это требует и иной конструкции бюджета.
Что касается знаменитых двух «Д» — всё уже давно сказано. А два «У», видимо, заимствованы из доклада Всемирного банка, посвящённого необходимости оздоровления российской экономики (октябрь, 2012 г.) и включающего три раздела: последние тенденции экономического развития (I), прогноз социально-экономического развития (II), создание устойчивых транспортных систем в российских городах (III).
В резюме, в частности, говорится: «Слабые перспективы экономического развития в России подразумевают, что требуются активные меры экономической политики по трём направлениям, для того чтобы создать новые импульсы роста. Во-первых, макроэкономическая политика должна быть направлена на поддержание устойчивости экономического роста. Во-вторых, Россия должна восстановить «подушки безопасности» на случай внешних шоков. И, наконец, российскому правительству необходимо наращивать потенциал экономического роста. Это означает осуществление экономической политики, направленной на рост производительности труда, диверсификацию экономики и улучшение транспортного сообщения в стране. Прогресс в достижении данных целей позволит России достичь темпов роста экономики существенно выше 4%» (Всемирный банк в России: Доклад об экономике России. Необходимость оздоровления экономики. — Public Disclosure Authorized, октябрь, 2012 г.).
По мнению замминистра, «нефтью можно объяснить где-то половину роста, а вторая половина — это были мы сами».
Верно! Ненефтяные 3,5% роста ВВП — это и есть многолетнее топтание на месте за вычетом вклада «нефтянки». Сегодня нефтяные цены изменяются незначительно, резкие скачки даже не прогнозируются — вот рост ВВП и сокращается до 3,5%, а то и менее. По официальным данным, в текущем январе основу российского экспорта в страны дальнего зарубежья составили топливно-энергетические товары, удельный вес которых в товарной структуре экспорта в эти страны возрос до 78,7%, в отличие от 76,5% в январе 2012 г. («Финмаркет», 11 марта 2013 г.). Сырьевая зависимость российской экономики усиливается, что противоречит доминирующей парадигме постиндустриальной экономики.
*****
«Для этой новой экономики необходима и новая модель экономической политики, где есть и стратегическое мышление, и воля реализовывать последовательно эти проекты. И что тоже важно и чему правительство уделяет внимание и постоянно это декларирует — достаточно значима и свобода действий бизнеса… Новая модель не просто свободного предпринимательства, а предпринимательства ответственного — с точки зрения социальной ответственности и своей инновационной конкурентоспособности. Потому что с господдержкой, без господдержки — при провалах менеджмента мы все равно на рывок не способны…»
Символично убеждение, что, декларируя как достаточно значимую свободу действий для бизнеса, правительство потребует в новой модели ответственного предпринимательства — с «точки зрения социальной ответственности и своей инновационной конкурентоспособности». Легко предвидеть ответную защитную реакцию — встречное требование недопустимости государственного вмешательства в дела бизнес-сообщества.
Не слыша друг друга, стороны продолжают бесперспективную, по сути, политику противопоставления государственных и частных интересов. Но позиция «Кто кого?» наносит существенный вред и экономике, и социальной сфере. Так, по сведениям агентства «Прайм» со ссылкой на департамент Минэкономразвития по развитию малого и среднего бизнеса и конкуренции, почти 300 000 индивидуальных предпринимателей в России прекратили свою работу за три последних месяца из-за повышения страховых взносов (NEWSru.com/Экономика, 12 марта 2013 г.). Естественно, подобную ситуацию сценарные варианты министерства не предполагают. Но как тогда относиться к расчётам и прогнозам на более отдалённый период?
*****
«Мы, конечно, молодая экономика, нам 22 года всего… В переломные моменты истории люди и в 16 лет полками командовали. В этом плане у России как раз уникальный человеческий потенциал. И инновационный, и форсированный варианты позволяют этот потенциал использовать и сделать страну интересной для самих россиян, сделать их жизнь достойной».
Сильное передёргивание: «…нам 22 года всего» — это если бы постсоветская Россия начиналась с нуля. А если судить по «результатам», достигнутым за эти 22 года, в современной российской элите нет тех, кто мог бы в 16 лет полками командовать. О полках говорим, а о доставшемся экономическом потенциале, который всё никак не растащим и не проедим, — не вспоминаем, что тоже неслучайно… Миллиардеры на каких капиталах выросли?
*****
«Должна произойти управленческая революция в корпоративном секторе. Не всё решается государством: государство работает с госкомпаниями — инициирует разработку ими стратегий инновационного развития, эти стратегии должны быть увязаны друг с другом, с госпрограммами, то есть планом реформ. Как это все увязать, обеспечить необходимую волю, умение реализовать — это главный вопрос».
Фрейд опять отдыхает! Стратегия с большой буквы подразумевается, но прямо о ней речь не идёт — именно потому, что её нет как таковой. Предлагается разрабатывать корпоративные стратегии, увязывать их «друг с другом, с госпрограммами, то есть планом реформ». Но это означает, что в виде единого официального документа нет ни плана реформ, ни общенациональной Стратегии, да и масштабы их несопоставимы.
На этом фоне разыгрываются то непрозрачные государственно-частные междусобойчики (не путать с государственно-частным партнёрством), то нешуточные корпоративные междоусобицы, включая госкомпании. Например, разворачивающаяся борьба за контроль над природными ресурсами российского арктического шельфа между «Роснефтью» и «Газпромом», ещё недавно совместно выступавшими против допуска на шельф частных компаний («Финмаркет», 12 марта 2013 г.).
«Это действительно управленческий вызов — для государства и для компаний. Нынешний состав и правительственной команды, и корпоративных команд — он либо сможет решать эти задачи, либо будут приходить — рано или поздно — другие люди. Потому что сами задачи никуда не денутся. Иначе мы просто проиграем конкуренцию — не только Китаю, но и другим странам, которые уже успешнее, чем мы, решают задачи научно-технического развития».
Снова вызовы, снова революции… Более двух десятилетий приходит то одна, то другая команда «знатоков», а задачи не решаются. Системный кризис, начавшийся в позднесоветский период и продолжавшийся в 1990-е, необратимо переходит (революционно, эволюционно?) в системное цивилизационное отставание, всё более заметное на фоне научно-технических и социально-экономических достижений в других странах.
Так можно ли успешно справиться с «управленческим вызовом», если спросить не с кого, а принцип персональной ответственности давно преодолён коллективной безответственностью?
*****
«Китай тратит на науку уже сейчас 1,7% ВВП, мы — примерно 1,1%. Наш бизнес мало занят инновациями и предпочитает импортировать технологии. А китайцы специально принимают целый ряд и программ, и усилий, чтобы начать от имитации, от импорта переходить к разработке своей собственной техники и своих перспективных наработок — в космосе, авиастроении, производстве титана, мембран, порошков, композитов и т.д. Они уже сейчас стали крупнейшим мировым производителем композитов. И конкуренция для нас будет очень серьёзная. Но мы начнём отставать не только от Китая. По уровню доходов на душу населения, если брать инерционную динамику, мы через несколько лет будем уступать Казахстану. А лет через семь-десять — Белоруссии».
Учитывая, что ВВП Китая приблизительно в четыре раза больше российского, то окажется, что в абсолютных цифрах мы тратим на науку почти в шесть раз меньше. Но начинали в Китае с продуманного импорта технологий, так или иначе курируемого государством в рамках обоснованной единой Стратегии («Модернизация: китайский вариант» — см. здесь же). Они не уповали наивно на «невидимую руку рынка», сознательность новых собственников и стратегических инвесторов, не способных (так ли неожиданно, если вспомнить мировую историю?) находить баланс между личными, корпоративными и государственными (общественными) интересами.
Прямо скажем, признание, что в ближайшие годы можем уступить по важнейшим показателям социально-экономического развития не только Китаю, но и Белоруссии, — дорогого стоит.
*****
«Наше видение этого форсированного сценария — это завязка на приток капитала, а зависимость от притока капитала делает нас достаточно уязвимыми. Мы уже видели, как в течение одного квартала может уходить почти 150 млрд долл. США. Кризис показал, что это (высокие темпы роста. — В.Т.) чревато очень глубоким спадом…»
На самом деле кризис показал глубину риска сырьевых экономик, доходы которых в значительной степени определяются мировыми ценами на энергоресурсы. В этом важнейшая причина почти восьмипроцентного падения российского ВВП в 2009 г. А ещё в неспособности осуществить своевременный маневр и переключить экономику на развитие внутреннего рынка. По словам Сергея Дубинина, перейти к развитию с опорой на внутренний потребительный и инвестиционный спрос (Vedomosti.ru, 6 марта 2013 г.).
Пока мы потрошили резервные накопления, китайцы не только переориентировали производство на более полное удовлетворение внутренних потребностей, но обеспечили дальнейший семипроцентный рост ВВП. Не это ли, в частности, позволило им остановить естественный отток капиталов, предусматривающий вложения в менее рисковые инструменты развитых стран (прежде всего США), и вновь вернуть инвестиции в китайскую экономику?
Не свидетельствует ли ежегодный, в десятки миллиардов долларов отток капиталов о хронической болезни российской экономики? А вместе с сетованиями об отсутствии «длинных денег» при наличии, например, триллионов Пенсионного фонда России и непонятных ограничений на их использование (правильные слова президента на деле пока ничего не изменили) — разве не отталкивают зарубежных инвесторов? А может быть, наоборот — всё понятно? И многомиллиардные доходы, доступные далеко не всем, — вполне объяснимая причина подобных препятствий?
*****
«Задача создания 25 млн рабочих мест не означает, что у нас к занятым в экономике 67 млн прибавится ещё 25 млн. Речь о том, что мы треть рабочих мест коренным образом модернизируем… что во многих отраслях у нас производительность труда ниже, чем в Китае».
Интересно получается! 25 млн высокопроизводительных рабочих мест в российской экономике к 2020 г. дадут нам лишь уверенность в 3% роста ВВП, шанс на 4% и скорее мечты о 5%.
Читающая публика осведомлена, что в ближайшие годы Россию ожидает «демографический провал» в пополнении трудовых ресурсов. При этом в проекте Стратегии от Минэкономразвития сказано, что в России уже сегодня функционируют 70% ВПРМ — высокопроизводительных рабочих мест («Сенсация от Минэкономразвития» — см. здесь же).
Клепач фактически уклоняется от прямого подтверждения их наличия. Но что тогда значит «треть рабочих мест коренным образом модернизируем»? — конкретный комментарий по этому вопросу был бы более уместным, нежели ссылка на несовершенство расчётных методик. Неужели можно всерьёз надеяться, что «запуск» 7,5 млн новых рабочих мест решительным образом повысит производительность труда — в отличие от 17,5 млн аналогичных и уже функционирующих ВПРМ (согласно методике, использованной Минэкономразвития), которые если и действуют в российской экономике, то очень незаметно?
*****
«Момент истины для любого бизнеса… это конкуренция. Мы часто говорим, что у нас государство неконкурентоспособно, но у нас и значительная часть бизнеса неконкурентоспособна, и ему надо научиться по-иному организовывать производство, сбыт, и тогда есть шансы и выжить, и развиваться, и завоёвывать рынки. Иначе во многих сферах он просто свернётся, оставит своё место для зарубежных компаний или для новых игроков. И это проблема в первую очередь бизнеса, а не государства... От государства зависит, будет ли оно работать эффективно, решая именно стратегические вопросы, которые бизнесу решать сложно, — выстроить длительные горизонты времени, заниматься инфраструктурными проектами, которые сам бизнес никогда не реализует. Он может воспользоваться инфраструктурой, которая создана государством, а может не воспользоваться, но создать её должно государство. В этом плане свой долг оно не выполнило пока».
Рассматривая сложный по определению спектр взаимоотношений государства и бизнеса, следует помнить, что стратегическая активность эффективно работающего государства не может завершиться «уходом со сцены» — к чему давно и настойчиво призывает часть экономистов иполитиков. Хотя бы потому, что «выстраивание длительных горизонтов времени и занятия инфраструктурными проектами» — не разовые кампании, а сложные, взаимно переплетающиеся, продолжительные во времени и сменяющие друг друга неотъемлемые составляющие национальной Стратегии развития.
«Правительство пока ищет сбалансированные решения… Мы не можем потерять нынешний год. И дело не только в риске невыполнения указов президента — есть риск потери позиций во многих секторах и на рынках, к которым вернуться будет значительно сложнее. Если говорить о долгосрочном прогнозе, то правительство должно его рассмотреть в марте. Целый ряд других решений тоже должен быть принят в течение этого года — это касается и пенсионной реформы, и обновлённой транспортной стратегии».
*****
Что в остатке? Предпринимается попытка предложить три варианта развития. По первому (инерционному) — будем не столько двигаться, сколько, в зависимости от цен на нефть, не нами определяемых, безвольно «плетись в хвосте». Второй — инновационный — весьма напоминает буксующий модернизационный, к которому нас давно и безуспешно призывают. О третьем (форсированном) — начинаем глубокомысленно рассуждать и без устали взвешивать давно известные в международной практике все «за» и «против».
В одной из русских народных сказок Илья Муромец однажды останавливается на развилке дорог перед камнем и читает: «Направо пойдёшь — коня потеряешь. Налево пойдёшь — голову сложишь». А ещё понимает Илья, что если пойдёт прямо — в камень врежется. Но выбор надо обязательно сделать!
Так и в нашем случае. И потому уверенность замглавы Минэкономразвития в том, что «у нас всё-таки есть возможность помудреть и без внешнего шока научиться работать намного эффективнее», что «Россия сможет удивить — и себя, и других», вселяет осторожный оптимизм. Ведь в русском алфавите, кроме букв «Д» и «У», есть и другие, не менее достойные буквы. Правда, слова, из них состоящие, в последнее время удручающе часто произносят и пишут с ошибками…