Среди поправок в четвертую часть Гражданского кодекса, которые вступят в силу с 1 октября (см. «ЭЖ», 2014, № 12, с. 07), есть на первый взгляд несущественное указание на экстерриториальность российского права интеллектуальной собственности. Каковы причины придания отечественному праву «международного характера» и каковы последствия такого шага?
С начала октября вступают в силу изменения, внесенные в четвертую часть Гражданского кодекса (Федеральный закон от 12.03.2014 № 35-ФЗ).
Они пронизывают практически все правовые институты права интеллектуальной собственности, внося в некоторые из них лишь стилистические правки и значительно дополняя другие (например, в законодательство вводится понятие открытых лицензий, существенно усиливается правовой статус промышленного образца и т.п.).
Экстерриториальность вместо исключительной территориальности
Одними из наиболее дискуссионных изменений являются новые редакции п. 5.1 ст. 1235 и п. 3 ст. 1286.1 ГК РФ:
- п. 5.1 ст. 1235: «Не допускается безвозмездное предоставление права использования результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации между коммерческими организациями на территории всего мира и на весь срок действия исключительного права на условиях исключительной лицензии, если настоящим Кодексом не предусмотрено иное»;
- п. 3 ст. 1286.1: «В случае, если в открытой лицензии не указана территория, на которой допускается использование соответствующего произведения, такое использование допускается на территории всего мира».
Особое внимание в данных нормах привлекает к себе указание законодателя на то, что определенные правовые последствия наступают применительно к «территории всего мира», а не исключительно к территории Российской Федерации.
Так, в первом случае при некоторых условиях запрещается безвозмездное предоставление права «на территории всего мира». Тем самым российский законодатель позволяет себе устанавливать запрет на определенные действия, совершенные субъектами гражданских отношений за пределами территории Российской Федерации.
Во втором случае аналогично провозглашается, что при определенных обстоятельствах разрешается использование объектов авторского права (произведений науки, литературы, искусства) на территории не только Российской Федерации, но и на территории всего мира.
На первый взгляд несущественное изменение, направленное на регулирование узко ограниченных случаев заключения лицензионных соглашений (заключение безвозмездных договоров на условиях исключительной лицензии и заключение договоров открытой лицензии без указания территории их действия), в действительности открывает широкое поле для дискуссий о принципиальной экстерриториальности российского права интеллектуальной собственности.
Так, ранее российское правоприменение строилось на предположении, что российские законодатели стремятся регулировать общественные отношения исключительно на территории Российской Федерации. При этом, согласно позиции Европейского суда по правам человека, считалось, что «юрисдикционная компетенция государства имеет прежде всего территориальный характер» (постановление ЕСПЧ от 19.10.2012 по делу «Катан и другие против Молдавии и Российской Федерации»).
Теперь же наложенный непосредственно законодателем запрет заключать одни договоры и, наоборот, признание законодателем других договоров, заключенных на территории всех стран мира, фактически дает основание сделать вывод о том, что не только две внесенные в четвертую часть ГК РФ нормы, но вообще все российское законодательство об интеллектуальной собственности (а возможно, и вообще все остальное законодательство!) следует применять экстерриториально.
Признание же экстерриториального характера за всем российским интеллектуальным законодательством означает, что с точки зрения российского правопорядка все интеллектуальные права действуют и могут защищаться, а равно могут быть нарушены третьими лицами, не только на территории России, но на территории любых других стран мира.
Возможный практический эффект от нововведений
Практическим результатом такого признания, вероятно, может стать возможность для лиц, осуществляющих предпринимательскую деятельность, обращаться в российский суд и, применяя российское право, требовать привлечения к ответственности нарушителей и запрета их деятельности по использованию интеллектуальной собственности правообладателей даже в случае, если такая деятельность в принципе не затрагивает территорию Российской Федерации, а осуществляется на территории иностранных государств.
Указанное означает, что компания может потребовать в российском суде, основываясь на российском праве интеллектуальной собственности, прекращения нарушения ее авторских прав, например, на территории Европейского союза или США либо, что на первый взгляд может показаться еще более удивительным, потребовать выплаты компенсации за нарушение ее прав на зарегистрированный в России товарный знак, даже если само по себе нарушение (несанкционированное использование товарного знака) имело место на территории иностранного государства.
При этом процедура признания на территории иностранного государства решения российского суда о допущенном нарушении имеет вторичное значение. Так, если решение будет признано, оно получит основу для его принудительного исполнения за рубежом. Вместе с тем даже в отсутствие такого признания указанное решение имеет возможность быть приведенным в исполнение непосредственно на территории Российской Федерации и будет воздействовать на ответчика косвенно, обременяя его активы, находящиеся на территории России.
Таким образом, признание экстерриториальности действия российского права интеллектуальной собственности создает дополнительные возможности для бизнеса в части расширения способов защиты его прав на результаты интеллектуальной деятельности от нарушений, совершенных за рубежом: теперь отечественное право признает за российским бизнесом возможность защищать его зарубежные интересы в российском суде.
А есть ли экстерриториальность?
К сожалению, на настоящий момент экстерриториальность провозглашается законодателем крайне робко. На нее указывают лишь две отмеченные нормы, относящиеся к определенным, крайне партикулярным случаям. Ни в Гражданский, ни в процессуальные кодексы не вводятся отдельные положения, которые прямо предусмотрели бы коренное изменение традиций российского правопорядка (замену исключительной территориальности на экстерриториальность).
Отсутствие непосредственного и ярко выраженного указания законодателя на введение и признание экстерриториальности может создать существенные препятствия для правоприменения. В отсутствие четкого указания российские суды будут стремиться остаться в прежней парадигме, отказываясь защищать зарубежные интересы бизнеса на основе российского права интеллектуального собственности.
Удобным толкованием нововведенных положений ГК РФ для лиц, не желающих признать введение принципа экстерриториальности российского права, может стать ссылка на то, что указание на «территорию всего мира» в ст. 1235 и 1286 ГК РФ является лишь частью гипотезы конкретных правовых норм. Так, например, будет сделан вывод, что слова «территория всего мира» в ст. 1235 ГК РФ — это лишь указание на случай, когда безвозмездное предоставление права не допускается, а именно, когда речь идет о его предоставлении в отношении территории всего мира.
Вместе с тем представляется, что такое толкование будет неверным и в некоторой степени ограниченным. Так, если в отношении ст. 1235 ГК РФ указанные сомнения и могли бы возникать, то норма ст. 1286 ГК РФ прямо содержит указание на «территорию всего мира» непосредственно в своей диспозиции, то есть указание на всемирное действие как раз и составляет сущность нововведенной правовой нормы.
Конечно, можно предположить, что, введя в ГК РФ указанные нормы, законодатель мог и не планировать какое-либо концептуальное изменение подхода к вопросу о территории действия российского интеллектуального права, а намерен был лишь ввести в законодательство правовой институт открытых лицензий так, чтобы он был относительно единообразен с аналогичными правовыми институтами западных правопорядков.
Однако такая попытка привела на практике к тому, что наряду с правовым институтом открытых лицензий в российское законодательство была привнесена и западная идея экстерриториальности (свойственная, в первую очередь, правовой семье общего права). Соответственно, теперь в отсутствие каких-либо иных правовых норм, непосредственно провозглашающих обратное, правоприменители так или иначе вынуждены считать экстерриториальность действия законодательства об интеллектуальной собственности одним из принципов российского права.
Идею экстерриториальности российского права интеллектуальной собственности уже сейчас косвенно поддерживает Суд по интеллектуальным правам. В постановлении от 02.07.2014 по делу № А40-56928/2004 он указал, что российская судебная система является надлежащим местом разрешения споров о нарушении интеллектуальных прав, даже когда само нарушение физически происходило на территории иностранных государств. Таким образом, и законодательство, и судебная практика уже содержат возможности для защиты интересов бизнеса посредством принципа экстерриториальности права. Но реальное его применение будет зависеть от активности правообладателей и консервативности правоприменительной системы.