В Берлине показали «Парсифаля» Рихарда Вагнера в постановке русского режиссёра Дмитрия Чернякова (дирижёр Даниэль Баренбойм). Успех был бурный. Директора театра после премьеры не уволили, спектакль из афиши не выкинули, как в Новосибирске «Тангейзера» того же Р. Вагнера в транскрипции режиссёра Тимофея Кулябина.
Композитор Р. Вагнер вообще много кому неугоден. Кроме прочего, за то, что он не чурался противопоставлять язычество и христианство (в «Тангейзере» — эрос и чистую любовь), вообще пытался создать свою «религию искусства». Р. Вагнер был явно непростой, «мудрёный», как говорят в России, человек. Есть свидетельства, что пару или более мелодий он стащил у Ференца Листа, но Лист ему простил. Ещё Вагнер искренне верил, что музыкальные школы могут и должны заменить казармы, что основой государства должно быть искусство, а не политика. Вагнера любил Гитлер, в чём тоже обвинили потом покойного композитора. Однако сейчас за пределами Новосибирской области ставить оперы Вагнера уже безопасно. Д. Черняков в России вообще давно не работает, так что чувствовал себя спокойно.
В Берлине в его спектакле было много приглашенных звёзд: Рене Папе (Rene Pape) — Гурнеманц, Вотан Вольфганг Кох (Wolfgang Koch) — Амфортас, Аня Кампе (Anja Kampe) — Кундри. В партии Парсифаля дебютировал 30-летний Андреас Шагер (Andreas Schager). Опера идет шесть часов с двумя антрактами.
В интервью перед премьерой, которое цитирует DW, Д. Черняков сетовал на то, что в России нет традиции прочтения «Парсифаля»: «Мне пришлось работать в три раза интенсивнее, чем любому немецкому постановщику».
В итоге в спектакле смотрители за чашей Грааля только и глядят за ней, не замечая мир и свет вокруг. Вера подменяется поклонением, рыцари становятся сектантами. В постановке Д. Чернякова все обитатели дворца Грааля какие-то бомжевидные, их почти жаль, хотя питаются они кровью раненого вожака Амфортаса. Гурнеманц одет во френч и похож на лагерного надсмотрщика из ГУЛАГа. Священное копьё — просто заточенная палка. Но поют все очень даже неплохо.
«Русский след» в постановке критики, однако, нашли не в слепом поклонении ритуалам, не во френче или копье-палке. Даже не только в том, что спектакль получился о времени, когда ритуалы побеждают любовь, идеология убивает способность думать и учит принимать на веру всё, что нужно власти. А в умении не просто сострадать, но видеть красоту в этих на первый взгляд довольно неприятных людях-зомби.
В современном оперном театре сегодня идет поиск таких сценических решений, когда можно уйти от странных масок прошлого, которые редко могут вызвать иные эмоции, чем досада, но и до пошлости не скатиться. Скатиться легко: сделать, скажем, Кармен разведчицей в тылу фашистов и так далее. Без такого поиска опера умирает. Однако не везде у постановщиков есть право экспериментировать. В Берлине — можно (хотя и там часть зрителей не приняли нового «Парсифаля»). В Сибири пока сложнее.
Отдельно надо поклониться Д. Баренбойму. Он играет медленно — не как делал Пьер Булез, не как говорят аутентисты и не как записано в хронометраже современников Р. Вагнера. В общем, всё вразрез с установками. И получается прозрачно, внятно. Хотя кто-то может посетовать, что мало «движухи».
Словом, новая постановка в Берлине полна экспериментов, которые европейцы не запрещают.