Сохранившихся «домонгольских» русских икон насчитывается ныне немногим более тридцати. К ним относится и образ Божией Матери Боголюбской, судьба которого изначально связана с судьбами великого князя Андрея Боголюбского и выдающейся русской иконы — Божией Матери Владимирской.
Великий князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого, внук Владимира Мономаха, родился в 1111 г. в Суздале, где и провел лучшую часть жизни. Когда было ему уже за тридцать, он вынужден был перебраться в южнорусские земли, чтобы помочь отцу упрочить там свою власть. В 1155 г. Юрию Долгорукому удалось наконец занять престол в Киеве, и Андрею как главному его помощнику и наследнику был отделен ближний Вышгород. Но не люб был Андрею весь этот край, раздираемый бесконечными распрями. Он решил тайно от отца бежать из киевской земли, от творившегося там зла и неправды в родной ему Суздаль. Укрепила его в этом решении икона Божией Матери, привезенная незадолго перед тем из Царьграда (в дар великому князю Юрию Долгорукому) и поставленная в Вышгородском девичьем монастыре. Трижды она меняла свое местоположение в храме. Видели даже, как она стояла в воздухе, так что возникло в конце концов и недоумение: что же все это значит?
Узнав о непрекращающихся передвижениях древнейшей иконы, написанной, по преданию, евангелистом Лукой, князь Андрей укрепился духом. Ему показалось, что Сама Богородица благословляет его на исполнение принятого решения, и, уже не мешкая, взяв с собой чудотворный образ, отправился он в сопровождении бояр, священников и многих других верных ему людей в долгий путь.
Недалеко от Владимира, у поворота на Суздаль, лошади, везшие икону, вдруг стали и сколько ни понуждали их, так и не пошли дальше. Запрягли вместо них новых, но и те не тронулись с места. Решено было тогда остановиться на ночлег, во время которого боголюбивый Андрей долго и усердно молился. В это время и предстала перед ним Богородица. «Хочу, чтобы образ Мой был поставлен во Владимире, — молвила Она, — а на месте сем возведи храм и обитель». Сказав это, Пречистая воздела руки к небесам, и явившийся тут Господь благословил Ее выбор…
Повеление Божией Матери Андрей Юрьевич исполнил в точности. На выбранном Ею месте, названном «Боголюбово», им была возведена церковь Рождества Пресвятой Богородицы, вокруг которой образовался и монастырь. В храме установили икону, изображавшую Божию Матерь во весь рост с воздетыми к явившемуся Ей Господу руками, как это и было при явлении Ее князю. В течение нескольких лет, до тех пор пока не была выстроена Владимирская Успенская церковь, здесь же, в Боголюбове, хранилась и принесенная из Вышгорода чудотворная икона, названная впоследствии Владимирской. Такое соседство не могло не сказаться на дальнейшей судьбе Боголюбской иконы Божией Матери. Она словно бы переняла благодатную силу от соседствовавшего с нею величайшего образа.
Из позднего «Жития Андрея Боголюбского» (1701 г.) следует, что Андрей Юрьевич получил свое прозвище «Боголюбский» по названию основанного им под Владимиром Боголюбова, но более вероятна здесь обратная связь: Боголюбово получило свое название от прозвища князя Андрея, отличавшегося искренним благочестием. В его правление было построено в северной Руси множество храмов, в том числе и всемирно известные церковь Покрова на Нерли и Успенский собор во Владимире. Князь Андрей немало гордился и храмом Рождества Богородицы в Боголюбове. Всякого приехавшего в его земли гостя, не исключая и иноверцев, он непременно приказывал вести в этот храм: пусть, мол, даже и «поганый видит истинное христианство да крестится», что, по свидетельству летописца, нередко здесь и случалось. Князь с охотой приближал к себе крестившихся иностранцев, но не всегда он действовал тут с необходимой осмотрительностью. В 1174 г. среди его жестоких убийц, помимо родственников его первой жены — бояр Кучковичей, окажутся еще и яс (алан) Анбал, и еврей Ефрем Моизич (Моисеевич), им облагодетельствованные. Всего заговорщиков было около двадцати человек. К ним примкнула и вторая жена Андрея — Байгюль, происходившая из знатного рода волжских булгар. По другой версии, менее вероятной, у Боголюбского была только одна жена — Улита Степановна, дочь убитого Юрием Долгоруким боярина Степана Кучки, владельца московских земель, не оказавшего князю должного почтения. По дошедшей до нас легенде, он отказался впустить княжескую дружину в город под предлогом нехватки места в хоромах и стал доказывать еще Юрию, что вскоре станет вровень с ним, поскольку все беглые из княжеских вотчин сбегаются к нему. Дети Степана Кучки (Яким, Петр и Улита) не были оставлены без призора. Их Ю. Долгорукий отправил к сыну своему Андрею…
Случилось все в субботнюю ночь на день памяти апостолов Петра и Павла (12 июля). Перед тем как осуществить свой замысел, убийцы «ободрили себя вином и крепким медом» в княжеском погребе. Затем, вломившись во дворец, они перерезали стражу (по всей видимости, незначительную) и, подступив к опочивальне, стали притворщицки кликать князя Андрея: «Господин мой, господин мой…» «Кто здесь?» — отозвался проснувшийся князь. «Прокопий!» — ответили из-за двери, назвав имя одного из его любимцев. «Нет, это не Прокопий!» — бросился князь к всегда висевшему у его изголовья мечу, сообразив, что с недобрыми намерениями ломятся к нему теперь в спальню, но спасительного меча святого Бориса, привезенного им из Вышгорода (где выстроен был храм в честь Бориса и Глеба), на месте не оказалось. Он еще с вечера был похищен ключником Анбалом. Дверь меж тем была выломана, и заговорщики, как дикие звери, ворвались в спальню. Князю было тогда уже за 60, но он сумел швырнуть под себя первого из нападавших, который в сумятице тут же был зарублен мечами. Сообразив, что совершили ошибку, убийцы, разглядев в темноте князя Андрея, бросились теперь уже на него и, «боряхуся с ним велми» (ибо был он еще очень силен), стали сечь его мечами и копьями. Затем, решив, что князь уже мертв, взяв зарубленного своего, понесли его вон, Андрей же, очнувшись, стал со стонами пробираться к крыльцу. Услышав стенания, убийцы поспешили вернуться в спальню и, запалив свечи, кинулись отыскивать князя по кровавому следу. Нашли они его молящимся в нише под лестницей и, набросившись, довершили злодейское дело. Зачем-то отсекли еще князю при этом руку…
Главными организаторами заговора русские летописи выставляют зятя (по другой летописи — одного из братьев) Кучковичей — Петра и ближнего боярина Андрея — Кучковича же Якима. Брат его был уличен князем в каком-то злодействе и приговорен к казни. Пораженный этим известием, Яким «помчался с криками» к родственникам и друзьям своим, «как когда-то Иуда к евреям». «Сегодня его казнил, а завтра — нас! Так теперь следует думать о нашем князе!» — стал убеждать он их с горячностью, предлагая не дожидаться новых смертей, а самим умертвить Андрея, завладев при этом и его богатствами.
К богатствам князя нельзя было подобраться без убийства Прокопия, верного слуги и любимца Андрея. Убили потому и Прокопия и, убив, ворвались в личные покои князя, где забрали золото, драгоценные камни и всякие украшения. И погрузив все это на его же лучших лошадей, до света еще, отослали себе по домам. Сами же, захватив княжеское оружие, стали собирать воинов, предполагая, что будет собрана на них дружина во Владимире. Послана была туда и весть о смерти великого князя с примирительным вопрошением: «Не замышляете ли чего против нас? Хотим мы с вами уладить: ведь не только одни мы задумали так, и средь вас есть наши сообщники». «Нет, — отвечали владимирцы заговорщикам, — мы не были тут никакими участниками. А кто ваш сообщник — тот и пусть будет с вами, а нам нет нужды…» Жители же боголюбские сразу встали на сторону убийц. Потому, может быть, что позволено было и им поучаствовать в расхищении княжеского имущества. Все, что было во дворце князя ценного, было ими растащено. Много и других бед случилось в тот день в княжеских землях: посадников и тиунов Андреевых, их детей и слуг принялись убивать безжалостно, а дома их тоже подвергать разорению. Грабежи начались и в самом Владимире, пока не стали ходить там по городу с образом святой Богородицы — тогда только пресеклись грабежи.
Тело князя меж тем лежало брошенным в огороде. Когда любивший Андрея Кузмище киянин (киевлянин Кузьма) захотел забрать его, чтобы похоронить, сказано было ему, чтобы не смел этого делать. Мы, мол, хотим бросить князя псам, а тот, кто будет противиться этому, — тот будет врагом нам заклятым, и того мы тоже убьем. И тогда преклонил колени Кузьма, опустился на землю и горько заплакал. «Как же не распознал ты скверных и нечестивых врагов своих, окруживших тебя? Как не додумался расправиться с ними, как расправлялся до этого с полками поганых булгар?..» — так причитал он над телом князя, пока не вышел к нему Анбал. «Иди прочь! — приказал он Кузьме. — Бросим его собакам». «Вот уже и собакам, — возмутился Кузьма, — забыл, видно, вражий сын, в каких портках пришел к князю. Теперь стоишь в бархате, а князь наг лежит. Дай хоть что-то прикрыть его». И, устыдившись, бросил Анбал плащ и ковер. Обернув ими тело князя, понес его Кузьма в церковь, закрытую в тот день, ибо все из причта были уже пьяны: тоже, видимо, побывали в княжеских погребах. «Брось его тут, в притворе, что тебе за печаль!» — прокричали Кузьме из-за двери, чем повергли его в еще большее смущение. «Вот ведь, — подумал он, — и холопы не хотят знать теперь князя: в церковь даже не дают положить».
И так, в притворе, и пролежал князь два дня и две ночи. На третий день, не дождавшись старших священников, пришел к церкви один игумен, именем Арсений. «Долго ли лежать ему так? — сказал он и приказал отпереть церковь, чтобы отпеть великого князя и положить его в гроб. «А когда уляжется злоба, — прибавил игумен, — то перенесут князя во Владимир». И положили Андрея в каменный гроб, и отпели…
Согласимся с Кузьмой, во всем, что происходило в те дни, была какая-то явная несуразность. Было отчего повергнуться ему в смущение. Князь, владетель чуть ли не всей русской земли, — и валяется брошенным в огороде и ничем еще не прикрытый. Бесстрашный воин, забывавшийся в разгаре сечи, заносившийся в самую опасную свару, не замечавший, как сбивали шлем с его головы, — и погиб не в бою, а заколотым своими же людьми в темных сенях, и не нашлось никого, кто собрал бы дружину, чтобы отловить жестоких убийц. Боголюбивый христианин, выстроивший и украсивший множество монастырей и храмов — и на целых два дня оставлен в притворе, даже в церковь не дали положить. Шаг только до Владимира, укрепленного им и благоустроенного, обращенного в стольный город, и не дошел за эти два дня до Боголюбова ни один из «старших игуменов», чтобы отпеть князя по-человечески. Человеколюбец («как любимый отец всякого звания людям»), повелевший возить по городу каждый день еду и питье в пользу больным и убогим, — и брошен был «псам на съедение», и не пришел никто прикрыть наготу и отнести тело в церковь похоронить — один только киевлянин… Есть ли какое-то этому объяснение или такая она и есть наша жизнь? В награду за все — жестокая смерть?! Но ведь и без мучительной смерти есть за что его поминать и чтить как святого! За одну только Владимирскую икону! А тут еще и храм Покрова на Нерли с его мировой славой! И Успенский собор во Владимире! И перемещение центра русской земли из вечно потрясаемого смутами Киева на родной ему север! И чудотворная Боголюбская, на которой с тех давних времен и по сю пору «святый князь Андрей радуется, и с ним Российская страна торжествует, нас бо ради молит Богородица Превечного Бога»!..
На шестой только день — в пятницу — собрались наконец владимирцы забрать тело князя к себе для погребения. И когда печальное это шествие двинулось из Боголюбова, народ тут, кажется, и прозрел весь. «Уже ведь не к Киеву ты поехал, — запричитали люди, рыдая, — а в ту церковь Владимирскую, о которой сказал ты: «Построю церковь такою же золотою, как и городские ворота, — пусть будет во славу всей моей Родине!» И так плакал о нем весь город, и тело его, убранное с великой честью, положили в той самой дивной церкви святой Богородицы — златоверхой, которую сам он и создал…
«А что же с созданной им Боголюбской иконой, на которой Богородица молит Сына о нас? — спросит тут любопытный читатель. — Не пострадала ли и она от человеческой злобы?» Нет. Не пострадала. Все вокруг было разграблено, а она осталась нетронутой. Уцелела икона и во время нашествия хана Батыя, когда храм Рождества Богородицы в Боголюбове подвергся новому грабежу и сожжению…
Начало общероссийского почитания Боголюбской иконы относят к XV веку, ко времени Московского великого князя Василия II Темного. С ним связывают появление списка Боголюбской иконы, установленного позднее в Сретенском соборе Кремля; но утраченный в 1812 г. образ Божией Матери Боголюбской из Благовещенского собора Кремля, предположительно, был более древним. Его относят к XIV веку. По-настоящему широко известной Боголюбская икона стала к концу XVII века.
В 1681 г. основанную князем Андреем обитель посетил царь Феодор Алексеевич, приложивший к иконе свой золотой наперсный крест, украшенный драгоценными камнями. К 1687 г. над местом погребения И. и А. Нарышкиных, убитых во время cтрелецкого бунта, в московском Высокопетровском монастыре была выстроена церковь в честь Боголюбской иконы — первый, по всей видимости, в России храм с таким посвящением. К концу XVII — началу XVIII века относят составление службы чудотворному образу.
В 1771 г. первообраз Боголюбской Божией Матери прославился избавлением города Владимира от моровой язвы. По настоянию врача Каппеля горожанам было отказано тогда в совершении крестного хода с иконой, но они все же сумели настоять на своем. 22 октября с молитвами обнесли образ вокруг города, и уже в ноябре чума прекратилась. Даже казавшиеся безнадежными больные выздоровели. «Боже мой, это чудо!» — признался тогда и сам Каппель.
Любопытно, что наиболее почитаемые списки с древней иконы: Боголюбская-Московская, Боголюбская-Угличская и Боголюбская-Зимаровская — тоже прославились прекращением чумных и холерных эпидемий. На московской иконе в качестве припадающих с молением к Богородице изображены апостолы Петр и Симеон, сродник Господень; святитель Василий Великий; преподобная Параскева; преподобномученица Евдокия; святители Петр, Алексий, Иона и Филипп, митрополиты Московские; Алексий, человек Божий; блаженные Василий и Максим. Написанная в начале XVIII в., она помещалась ранее на Соляной площади, над Варварскими воротами Китай-города. Ко дню празднования Боголюбской перед этим образом служили торжественный молебен, после чего икона спускалась вниз и на три дня ставилась в шатровой часовне. Всякая езда через Варварские ворота невольно прекращалась: вся площадь в эти дни заполнялась богомольцами, желавшими приложиться к чудотворному образу. Именно здесь в 1771 г. зародился знаменитый «Чумной бунт», когда москвичам запретили искать у Боголюбского образа спасения от чумы. Ныне эта икона пребывает в Петропавловском храме у Яузских ворот, а ее «заместительница», устанавливаемая в дни празднования над Варварскими воротами на место спускаемой вниз главной иконы, — в Воскресенском храме в Сокольниках.
Угличский список с Боголюбской иконы прославился еще в 1654 г. Жители Углича собрались тогда в храм благоверного царевича Димитрия для совершения перед этой иконой молебного пения о прекращении моровой язвы, и страшная болезнь чудесным образом отступила от города.
Боголюбская-Зимаровская икона, из приходской церкви рязанского села Зимарово, стоявшая прежде над воротами Пронска, во время нашествия татар была расколота надвое и брошена в кусты, но каким-то образом чудесно срослась. Одна половина ее, правда, так и осталась выше другой. Чудеса спасения от моровой язвы и холеры совершались от нее в 1771 и в 1848 гг.
Чудеса и знамения, совершаемые от Боголюбской иконы, побудили к еще большему распространению ее списков. Среди них встречаются как точные копии с древней иконы, так и образы, написанные под влиянием сходной с ней иконы Божией Матери «Моление о народе». В таких иконах к Богородице (изображаемой нередко на облаке) коленопреклоненно обращаются разные святые подвижники. Среди них чаще всего встречается изображение Андрея Боголюбского. На позднейших списках с иконы можно увидеть и очертания Боголюбского монастыря.
Первообраз чудотворной иконы, отличающийся мягким, трогательным письмом, композиционно более прост. Проведенные в советское время реставрационные работы показали, что свиток в руке Богородицы, так же как и образ Спасителя в правом верхнем углу, были дописаны на иконе позднее. Когда раскрыт был от наслоений лик Богоматери, оказалось, что очи Ее были лучезарного голубого цвета, а цвет румянца на ланитах выглядел более ярким, чем на византийских иконах. На челе и плече Пречистой сохранились отверстия для накладных звезд из драгоценного металла, некогда украшавших мафорий…
В 1992 г. Боголюбская икона была передана властями в Свято-Успенский Княгинин женский монастырь во Владимире. Здесь с нею связывают многочисленные исцеления: девятилетняя девочка перестала заикаться, от масла из лампадки перед чудотворной иконой прошли у ребенка сильные ожоги, маслом же из лампадки мужчина спас ногу от ампутации…
Боголюбская икона сильно пострадала от времени и теперь находится на реставрации.