Когда бес в ребро

Прежде чем приступить к рассказу о Моисее Угрине, молитвой к которому исцеляются от плотских искушений, нам надо будет обратиться к событиям, тысячелетие которых мы теперь отмечаем: преставлению в 1015 г. святого Владимира и мученической смерти сыновей его Бориса и Глеба. Моисей Угрин вместе с братьями своими находился тогда в окружении князя Бориса…

Cвятой Владимир, крестивший Русь, несколько раз был женат. От многих жен было у него и много детей. Только сыновей — двенадцать или тринадцать: от «чехини», от «болгарыни», от «грекини» (вдовы убитого брата Ярополка), от Рогнеды (гордой полоцкой княжны). Из старших его сыновей назовем вступивших в борьбу за киевский престол Святополка, рожденного от «грекини», и Ярослава, матерью которого была Рогнеда. Младшими сыновьями Владимира были Борис и Глеб.

В 1015 г. князь Владимир тяжело заболел. Не имея сил выступить против грозивших Кие­ву печенегов, он вызвал к себе из Ростова сына Бориса, которого любил и которому собирался передать свой престол, ибо рассорился перед тем и со Святополком, и с Яро­славом. Святополк, женатый на дочери польского князя Болеслава, подпал под влияние тестя, жены и ее духовника — епископа Рейберна, подучивавших его восстать на Владимира. Узнав о заговоре, Владимир бросил Святополка с женой и епис­копом в темницу, из которой Рейберн уже не вышел. В то же время Ярослав, правивший в Новгороде, отказался платить Киеву ежегодную дань. Отец его, разгневавшись, приказал тогда готовить войско к походу, «теребить (расчищать) путь и мостить мосты», но к счастью для Ярослава поход на Новгород из-за подступивших к Киеву печенегов не состоялся…

Борису, двинувшемуся с вой­ском навстречу печенегам, вступить с ними в сражение не удалось: испугавшись, они вернулись в степи. «Не обретя супостатов сих», он поворотил войско к Киеву, и тут, на берегу речки Альты, застала его весть о смерти отца и вокняжении Святополка. «Вот, дружина у тебя отцовская. Пойди и сам сядь на его престоле», — стали уговаривать Бориса воины, но он не захотел воевать с братом. «Как подниму руку против него, — думал он, — вот пойду к нему лучше и скажу: „Будь мне отцом — ведь ты брат мне старший“». И решив так, даже и войско, бывшее при нем, распустил.

Коварный же Святополк в это время раздумывал над тем, как ему погубить Бориса, казавшегося сильным соперником. Чтобы тот не догадался о его замысле, он послал сказать ему льстивое слово: «Брат! Хочу жить в любви с тобой и дам больше того, что дал отец». Сам же, втайне от всех, отправился в Вышгород, свой удел, где собрал преданных ему бояр. «Готовы ли послужить мне?» — спросил он их. «Можем и головы положить за тебя», — отвечали ему бояре. «Ну так никому не говоря, идите и убейте Бориса», — приказал им Святополк.

Предупрежденный о зловещем замысле Святополка, Борис и не подумал скрываться. «Если брат кровь мою прольет — предстану пред Гос­подом мучеником. Если же восстану на брата и смогу победить, где и кем окажусь тогда? Не будет мне радости ни от богатства, ни от славы мира сего. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», — так рассудив, положился он на волю Господа. «Умираю не от врагов, но от брата. Не поставь ему, Господи, это во грех», — молился он в походном шатре, со слезами и воздыханиями горькими, и, слыша молитвы его, убийцы, подступившие к шатру, все никак не решались броситься на свою жертву.

Ворвались в шатер его они уже утром и словно дикие звери. Служивший Борису отрок Георгий, угрин (венгр) родом, прикрыл собой его тело, но был пронзен копьями вместе с князем. Чтобы снять с шеи подаренную ему Борисом золотую гривну, Георгию еще и отрубили голову. И отрубив, и сняв гривну, бросили голову с небрежением прочь…

Убив Бориса, Святополк не успокоился, ибо соперником ему могли выступить и другие сыновья Владимира. «Как бы убить мне и их», — стал раздумывать Святополк, приготавливая убийц. Древлянский князь Святослав, получив известие о судьбе Бориса, попытался убежать от Святополка в «горы Угорские» (Карпаты). Погоня догнала его семью близ нынешнего города Сколе. В состоявшемся сражении погиб и сам князь Святослав, и семеро его сыновей. В память о них поселок в том месте до сих пор называют «Семигинив». Дошедшая до нас легенда связывает и название города Сколе с приказом Святополка убить здесь всех пойманных («Сколоть их всех»).

С Глебом надумано было расправиться хитрее. «Приди скорее! Отец тяжко болен и зовет тебя», — отправил ему письмо Святополк. Глеб, ничего не знавший о смерти отца, быстро вскочил на коня и отправился в путь. К тому времени брат его Ярослав, княживший в Новгороде, уже узнал и о смерти отца, и об убийстве Бориса. И узнав, поспешил предупредить Глеба. Гонцы из Новгорода догнали князя уже за Смоленском, плывущим по реке Смядыни. Пораженный извес­тием, он остановил свою ладью и взмолился Господу. «Увы мне, увы, — взывал он к Спасителю, — не услышать мне больше кротких наставлений твоих, брат мой Борис, лучше было бы и мне умереть вместе с тобой». И когда так плакал он о брате и об отце, посланный Святополком отряд напал на корабль его. «Не трогайте меня, братья милые! Не срезайте колоса, еще не поспевшего, не губите лозы, еще не возросшей!» — стал упрашивать он убийц, но понял сразу почти, что уговорить ему их не удастся. И тогда, перекрестившись, вымолвил Глеб: «Раз уж начали, довершайте веленое». И довершили они: зарезали князя, точно ягненка…

К Глебу, как мы знаем теперь, опоздали гонцы князя Ярослава. Кем же был извещен об опасности он сам и братья его Борис и Святослав? Следует предположить, что и во всех городах, в которых правили сыновья Владимира, было получено из Киева предупреждение. От кого? Точно известно, что Ярославу известие пришло от единоутробной сестры его, Предславы. Думаем, что от нее же узнали о коварном замысле Святополка и все прочие братья. Понятно, что она была противницей Святополка. К тому же и бесстрашной. Не только рассылала гонцов из Киева, но и не побоялась даже укрыть у себя Моисея Угрина, брата заколотого Георгия. Оба они служили Борису, но Моисей каким-то образом спасся тогда от смерти. Как спасся? Можно ли допустить, что испугался и бросил князя и брата? И что жес­токо корил потом себя за то, что испугался? Можно, наверное, но не будет ли выглядеть возможным и такое предположение: получив известие от Предславы, Борис отослал Мои­сея к ней с каким-то ответом. Может, и просто отослал его к ней, чтобы и его не убили. Где был в то время еще один брат Георгия — Ефрем (Новоторжский), тоже, как и Моисей, причисленный после смерти к лику святых, — точно не известно. Известно только, что найденную на месте убийства голову брата он хранил у себя до конца жизни.

Известие от Предславы пришло Ярославу, когда он был занят местью новгородцам за смерть перебитых ими варягов. Эти варяги, живя в городе без всякого дела, стали заводить всюду буйства и драки, творя насилие даже и над женщинами. Гордые новгородцы терпеть этого не стали, взяли и перебили всех варягов. Яро­славу справедливо бы все это рассудить, но он, возгоревшись гневом (какие-никакие, а варяги были его гостями), решил покарать тех, кто осмелился свершить самосуд. «Так и быть, — объявил он винов­ным, — убитых уж мне не воскресить, а с вами жить. Приходите ко мне на загородный двор, — устроим там примирительный пир». Они пришли, но тут неожиданно напали на них со всех сторон и мало кто спасся.

Уже на следующий день пришлось Ярославу горько пожалеть о содеянном. «О мои любимые новгородцы, — раскаи­вался он прилюдно, — вчера, в безумии, истребил я лучших из вас, а ныне как бы они все мне понадобились. Отец мой умер теперь, а Святополк начал избивать братьев моих. Пойдете ли на него, чтобы не платить Киеву дани? Поможете ли мне?» «Пойдем», — отвечали новгородцы, тронутые раскаянием Ярослава.

Собрав и вооружив их, пригласив и новых варягов, двинулся Ярослав со своими воинами к Киеву. Встретились оба войска у Любеча на Днеп­ре. Долго стояли братья друг против друга, не решаясь напасть. Тогда Волчий Хвост, ­воевода Святополка, начал дразнить новгородцев, по большей части ремесленников. «Эй, вы, топорники-плотники, — кричал он им на их берег, — зачем пришли сюда с хромым князем, вот заставим вас рубить нам хоромы». «Завтра же и перевеземся на них, — решили обидевшие­ся новгородцы, а кто не пойдет с нами, того сами убьем». И понял тогда ­Яро­слав, что пора начинать битву.

Переправившись через реку, новгородцы, чтобы не было у них пути к отступлению, оттолкнули от берега ладьи и начали строиться. В начавшемся вскоре жестоком сражении Святополк с войском был оттиснут к одному из расположенных поблизости озер. Лед обломился, и воины Святополка начали тонуть. Увидев, что битва проиграна, Святополк, бросив все, в том числе и жену, побежал за помощью к Болеславу. Ярослав же занял отцовский престол в Киеве. Разумеется, его борьба со Святополком не могла на этом закончиться: Болеслав никак не мог остаться здесь безучастным. Дочь его была захвачена Ярославом, а зять потерял на Руси всякую власть. Ему необходимо было только усилить свое войско (помимо поляков наняты были в него еще венг­ры, немцы и печенеги) и выбрать время, удобное для нападения…

Болеслав к тому времени уже сильно растолстел, так что с трудом держался на лошади, но по-прежнему был храбр и смышлен. Когда войско его сошлось в 1018 г. с Ярославовым у реки Западный Буг и когда русский воевода Будый стал его оскорблять, крича, что «вот проткнем теперь твое толстое брюхо», он вдруг бросился на другую сторону реки, крикнув воинам, что пусть он один погибнет, если для них эта брань ничего не значит. Воодушевленные Болеславом, бросились за ним и его дружинники. Стоявшие в центре русского войс­ка варяги, не выдержав натис­ка, побежали. Ярослав спасся лишь с немногими воинами, уйдя с ними в Новгород…

Если верить западным летописцам, Болеслава в Киеве интересовали лишь русская казна и сестры Ярослава, из которых одна, Предслава, казалась ему особенно желанной. Рассказывают, что он даже сватался к ней перед тем, но получил отказ. Теперь же она становилась его заложницей. Не знаем, можно ли верить, но по дошедшим до нас известиям мысль о Предславе не давала Болеславу покою. Он, дескать, уже при входе в Киев объявил, смеясь и ударив мечом по Золотым воротам, что «так же точно, как меч этот поразил ворота, так покорится ему и сестра самого трусливого из королей, который не хотел выдать ее за него и покорится не как супруга, а как наложница». В том, что Болеслав исполнил свое обещание, «положив на ложе свое Предславу», можно прочитать не только в западных, но и в некоторых русских ле­тописях, довольно поздних, правда. Тут надо еще заметить, что никаких Золотых ворот в Киеве в 1018 г. еще не было и что время появления знаменитого Болеславого меча «щербеца», пострадавшего якобы от удара по киевским воротам, тоже относят в Польше к более позднему времени…

В чем же тогда можно не сомневаться? Только в том, что, покидая Киев (рассказывают, что вынужденно, из-за начавшихся убийств поляков), Боле­слав, помимо захваченного золота, увел с собой и множество пленных, в том числе и Предславу, рассчитывая, видимо, получить за них выкуп или обменять их потом на своих. Конечно же, первой о ком могла бы зайти здесь речь, была дочь Болеслава. Можно предположить, что Моисей Угрин, тоже попавший в плен, не был взят в Польшу насильно. Кто бы стал его менять на кого-то? Видимо, он не захотел оставить Предславу, ибо был ей верным слугой, как и Борису. Человеку с богатой фантазией, какому-нибудь романисту, может прийти еще и мысль, что он был тайно влюблен в русскую княжну и был готов последовать за ней куда угодно. Тему эту можно было бы сильно развить, и в любую сторону, потому что не дошло до нас никаких сведений о дальнейшей, по всей видимос­ти, печальной судьбе Предславы.

Как бы там ни было, но Моисей, выделявшийся красивым лицом и сложением, оказывается в Польше, может, даже и продолжает служить Предславе, но, к несчастью своему, попадается на глаза одной богатой полячке, муж которой погиб во время похода Болеслава на Киев. Трудно представить себе, что увидела она его замученным узником, ибо невозможно было бы воспылать к такому человеку любовной страстью. Тут скорее сердце ее наполнилось бы состраданием, она же не спасти его захотела, а подчинить. «Если покоришься мне, — обратилась она к Моисею, — то сделаю тебя свободным». Тот же был начитан и знал хорошо из Писания, что, оказавшись во власти женщины, не приблизишься к Гос­поду. «Вспомни, кто из мужей, послушавших женщину, — вопрошал он полячку, — изменил свое положение к лучшему? Адам был изгнан из рая. Самсон, превосходивший всех силою, был продан за серебро. Соломон, послушавшись своих жен, поклонился идолам. Ирод, угождая дочери, отсек голову Иоанну Предтече. Итак, скажи мне, — заключил он, — как я стану свободным, сделавшись твоим рабом?» «Я сделаю тебя богатым и знаменитым, — продолжала она его искушать, — только бы ты согласился стать моим мужем». «Нет, — отвечал он ей твердо, — не желаю ни гос­подства над тобой, ни богатства; выше всего этого для меня телесная чистота, которую храню с детства».

Видя, что никак нельзя его соблазнить обещаниями и посулами, полячка решила выкупить пленника. «Если сделаю так, — подумала она, — то сумею тогда подчинить его». Не торгуясь и не скупясь, она заплатила за Моисея, сколько потребовали, одела его в дорогое платье, стала холить и нежить, соблазняя на грех. Моисей же не поддавался. «Что мешает тебе жениться? — удивлялись на Угрина слуги полячки. — Ты еще молод, и она молода, красива, богата… С мужем жила только год, если бы захотела, то и Болеслав бы не погнушался ею, а ты кто? Пленник, раб! Да и не будет в том никакого греха. Не говорит ли Христос в Евангелии: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей». Ты же не давал монашеского обета. Зачем же страдать и предаваться ­мучениям?»

«Хорошо же вы мне советуете, — отвечал он им, — как змей Еве! Понуждаете покориться женщине, не зная и не догадываясь, что я грешный, если и могу спастись, то один. Да, много праведников спаслось и с женами, но я с женой не могу спастись! Пленом и женскими чарами испытывает меня Бог, как испытывал Иосифа (Прекрасного) соблазнявшей его женой Потифара. За то, что не он соблазнился, за терпение Бог и даровал ему Египетское царство. Мне же и царства никакого земного не надо. Все могу презреть ради Царства Небесного. Стану монахом лучше, чем женатым! Говорит же апостол Павел: „Неженатый заботится о Господнем; а женатый заботится о мирском, как угодить жене“»…

«Он просто не понимает, от чего отказывается», — подумала почему-то полячка и, посадив Моисея на лошадь, стала возить его по своим владениям. «Видишь, — говорила она ему в пути, — это теперь твое, и это тоже». А польские крестьяне, подговоренные ею, кланялись ему в пояс, подтверждая, что да, что он теперь и их хозяин, и всего тут. Моисей же смотрел на все с равнодушием: есть сегодня, а завтра не будет. Что они сокровища на земле, где «моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут»? «Не нужно всего этого мне, — решительно сказал он полячке, — ибо знаю, что грешен и что не спасусь ни с женой, ни с богатством!» «Не знаешь разве, что продан мне и что я вольна с тобой делать, что захочу, — вышла наконец она из себя, — не подчинишься — предам тебя лютой смерти!» «Делай, что хочешь, — отвечал он ей, — не отступлю. Потому что с женщиной не спасусь. Только один!»

В Польше в то время был проходом один монах со Святой Горы. Каким-то образом Моисею удалось завлечь его к себе тайно. Монах по сану был иереем. Они проговорили долго, и, уходя, иерей этот постриг Моисея в иноческий образ. Искали потом этого черноризца повсюду, но не нашли. Начали даже избивать всех попадавших под руку монахов, чем вызвали в Польшу смуту… Сокрушаясь о том, что не сбылось и не сбудется теперь никогда задуманное ею, полячка написала письмо Болеславу, спрашивая в нем, что делать ей с купленным пленником. «Я все золото и сереб­ро отдала ему, только бы он стал моим мужем, — жаловалась она князю, — а он поставил все это ни во что. Теперь же вот и пострижен каким-то черноризцем, но ты же разрешил мне жениться на ком захочу…» Болеслав приказал ей при­ехать и привезти с собой Моисея. «Найдется ли другой, столь бесчувственный человек, как ты, — стал укорять Угрина князь. — Посмотри на нее! Или слеп и глуп от рождения? Не видишь разве, какой красоты и каких благ не желаешь? Лишаешь себя еще и почета, и славы. Но знай теперь, что и жизнь, и смерть твоя в ее руках». «Что мне все эти блага, — отвечал Болеславу Моисей, — если душу свою погублю. Только чис­тые сердцем Бога узрят! Что мне почет и слава, которые вот они есть, а завтра их нет? Ты и сам вскоре всего лишишься, в гроб ведь всего не возьмешь, да и женщина эта будет убита»…

Предсказанное Моисеем довольно скоро сбылось. Боле­слав в одну ночь внезапно скончался, а женщина была убита в поднявшейся смуте. Но преж­де она, получив от князя приказание не отпускать пленника с миром, повелела бить связанного Моисея палками, дробить его члены, «давая ему ежедневно по сто ран».

Каким-то образом он сумел выжить. Как много претерпевший воин Христов явился он в Киеве преподобному Антонию, чтобы остаток жизни провести так, как захотелось ему, видимо, еще после смерти брата Георгия: подвизаясь в посте, и молитве, и во всех иноческих добродетелях, в особенности же в духовной и телесной чистоте. За твердость и стойкость Гос­подь даровал ему силу побеждать блудные страсти, восстаю­щие и на других, когда вдруг тыркнет бес человека в ребро. «Никогда во всю свою жизнь не говорите ни одного слова женщине, — учил он нестойких иноков и жезлом прикасался к их лону (рассказывают, что и бил по тому же месту). Нечистые страсти тотчас теряли силу.

Так живя, и провел он все последние годы, удостоившись по кончине, как не растливший своей чистоты, Бога узреть. Мощи же его и доныне почивают в пещерах. И нам, которым тоже случается под чары подпасть, когда и нас бес в ребро, будет пусть преподобный Моисей вождем и учителем. Слава Ему и ныне, и присно, и во веки веков…