Общее правило, на котором строится концепция юридического лица по российскому гражданскому праву, заключается в том, что учредитель (участник) юридического лица или собственник его имущества не отвечает по обязательствам юридического лица (ч. 2 ст. 56 ГК РФ). Речь идет о так называемой корпоративной вуали. И хотя российское гражданское право предоставляет инструменты для снятия корпоративной вуали и привлечения учредителей и контролирующих лиц юридического лица к субсидиарной ответственности по его долгам, на практике кредиторы нечасто обращаются с подобными исками в суд. Считается, что доказать, что те или иные лица осуществляли фактический контроль над компанией и причинили своими действиями вред, очень сложно. И все же положительная практика есть. Об одном из недавних судебных решений, по которому три руководителя банка, а также лицо, фактически контролировавшее его деятельность через многоуровневую структуру владения с использованием офшорных компаний, были привлечены к субсидиарной ответственности по долгам банка в размере более 75 млрд руб. (постановление Арбитражного суда Московского округа от 01.10.2015 № Ф05-10535/2011 по делу № А40-119763/2010), читайте в этом материале.
В декабре 2010 г. Арбитражный суд г. Москвы признал банкротом один банк и ввел в отношении него конкурсное производство (решение Арбитражного суда г. Москвы от 07.12.2010 № А40-119763/10 по делу № А40-119763/10-73-565«Б»). Основанием для обращения кредиторов банка в суд стало неисполнение их требований в 14-дневный срок, а также отзыв у банка лицензии. Позже при рассмотрении дела выяснилось, что незадолго до банкротства банк заключил 226 кредитных договоров на сумму более 125 млрд руб. и 130 договоров залога, обеспечивающих задолженность заемщиков на 85%.
Получив соответствующие полномочия, конкурсный управляющий банком обнаружил, что часть кредитных договоров была не обеспечена вовсе, а та часть кредитных договоров, которая имела обеспечение, была обеспечена залогом ценных бумаг. Этими ценными бумагами оказались акции двух компаний, подконтрольных некоему Пугачеву, которого впоследствии конкурсный управляющий потребовал признать лицом, фактически контролировавшим деятельность банка. Более того, меньше чем за два месяца до отзыва у банка лицензии договоры залога были расторгнуты, в результате чего банк утратил свои права на акции как залогодержатель. Никакой экономической целесообразности для банка расторжение договоров залога не имело — он попросту утратил обеспечение, ничего не получив взамен.
Что касается кредитных договоров, не обеспеченных залогом, то они были заключены с компаниями, у которых не было никакой материальной и технической базы. Эта задолженность, по мнению конкурсного управляющего, была заведомо невозвратной. В результате общий размер невозвратной задолженности перед банком составил 125 млрд руб.
Полагая, что формирование невозвратной задолженности стало результатом действий руководства банка и контролирующего банк лица, конкурсный управляющий обратился в суд с иском о привлечении лиц, которые в период формирования задолженности руководили банком, а также Пугачева, который, по мнению конкурсного управляющего, фактически контролировал деятельность банка, к субсидиарной ответственности по обязательствам банка перед кредиторами.
Ответственность руководителей
В период формирования невозвратной задолженности банком последовательно руководили три человека.
Первый руководитель занимал должность председателя исполнительной дирекции банка с октября 2008 г. по март 2010 г. Стоит отметить при этом, что указанные кредитные договоры банк заключил с заемщиками в мае — июне 2009 г. После того как решением совета директоров банка полномочия первого руководителя прекратились, его место занял второй руководитель — временно исполняющий обязанности председателя исполнительной дирекции банка. В статусе ВРИО второй руководитель проработал всего несколько месяцев — с марта по август 2010 г. После этого на должность председателя был назначен третий руководитель, который занимал этот пост до отзыва у банка лицензии.
К ответственности арбитражный управляющий просил привлечь всех троих — и двоих непосредственных руководителей и одного временно исполняющего обязанности. Статья 14 действовавшего на тот момент Федерального закона от 25.02.99 № 40-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций» (далее — Закон о банкротстве кредитных организаций) устанавливала правило, что руководители кредитной организации несут субсидиарную ответственность по ее долгам, если их решения или действия, повлекшие за собой возникновение признаков банкротства, не соответствовали принципам добросовестности и разумности, соответствующим нормативным правовым актам Российской Федерации, банковским правилам, уставу кредитной организации или обычаям делового оборота, а также если они при наличии соответствующих оснований не предприняли меры для предупреждения банкротства кредитной организации.
Рассматривая вопрос о привлечении указанных лиц к ответственности, суд установил, что должность председателя исполнительной дирекции предполагала осуществление полномочий единоличного исполнительного органа. В том числе соответствующие полномочия были и у второго руководителя, который работал в должности временно исполняющего обязанности. Следовательно, они имели право давать обязательные для банка указания, а значит, их можно привлечь к субсидиарной ответственности по ст. 14 Закона о банкротстве кредитных организаций.
Какие нарушения допустило руководство
Основной причиной недостаточности стоимости имущества банка для удовлетворения требований кредиторов на момент отзыва лицензии было наличие на его балансе невозвратной необеспеченной ссудной задолженности.
В соответствии с п. 3.1 Положения о порядке формирования кредитными организациями резервов на возможные потери по ссудам, по ссудной и приравненной к ней задолженности, утвержденного Банком России 26.03.2004 № 254-П (далее — Положение № 254-П), кредитная организация обязана проводить оценку кредитного риска на постоянной основе на основании комплексного и объективного анализа деятельности заемщика, с учетом его финансового положения и всей имеющейся в распоряжении банка информации. Поскольку в банке отсутствовали какие-либо документы, которые подтверждали бы проведение банком проверки деятельности заемщиков, или отражали цели кредитования, или содержали сведения об источниках погашения задолженности, это свидетельствовало о нарушении банком требований о проведении анализа кредитного риска, предусмотренных Положением № 254-П (п. 2.2, 3.1.3, 3.1.5). Более того, минимальная проверка заемщиков позволила бы выявить, что большая часть из них зарегистрирована по массовому адресу, что у всех отсутствовала вовсе или была незначительной материальная и техническая база, все они зависели от заемных средств и имели незначительную долю собственных средств в балансе, а также ряд других показателей, которые явно свидетельствовали о высоком риске невозврата выданных средств.
Причиной банкротства банка, по мнению суда, являются не только действия, в результате которых возникает недостаточность его имущества, но и действия, которые влекут последующее ухудшение финансового положения банка и, как следствие, увеличение недостаточности стоимости его имущества. Эти действия направлены на причинение ущерба самому банку и его кредиторам и являются причиной того, что часть требований кредиторов остается неудовлетворенной в ходе конкурсного производства.
Суд установил, что уже с июля 2009 г. у банка были основания для осуществления мер по предупреждению банкротства. В частности, из-за выданных ссуд банк не отвечал нормативу достаточности собственных средств, что согласно ст. 4 Закона о банкротстве кредитных организаций являлось основанием для осуществления таких мер. При этом ни один из руководителей банка в нарушение ст. 3, 4 и 11 Закона о банкротстве кредитных организаций не обращался, как это было предписано законом, в совет директоров банка или Банк России с ходатайством об осуществлении мер по предупреждению банкротства банка, как не предприняли таких мер самостоятельно.
Доказать, что меры по предупреждению банкротства в банке предпринимались, у руководителей не получилось. Более того, в период, когда полномочия единоличного исполнительного органа осуществлял третий руководитель, банк расторг договоры залога, которые обеспечивали около 85% задолженности. Поэтому суд сделал вывод о том, что бездействие руководства было виновным, и посчитал, что руководители должны нести субсидиарную ответственности по долгам банка.
Ответственность контролирующего лица
Основным доводом, который приводили руководители в оправдание своих действий, было то, что фактическое руководство банком осуществлял Пугачев — фактический собственник банка, а они лишь выполняли данные им поручения. Руководители банка утверждали, что все решения по текущей деятельности банка требовали согласования с Пугачевым, что в банке даже действовала система согласований, согласно которой он ставил на документах штамп «Согласовано». Все решения Пугачева были обязательны, по словам руководителей, для всех сотрудников банка, в том числе и для них самих. Именно он давал распоряжения, касающиеся выдачи ссуд, которые впоследствии привели к банкротству банка.
Конкурсный управляющий тоже настаивал на том, что контролирующим лицом и фактическим собственником банка был Пугачев. Он представил в суд доказательства, которые раскрывали целую структуру владения банком. Эта структура была представлена рядом российских компаний, участниками которых были компании-нерезиденты, зарегистрированные на территории Британских Виргинских островов. Конечной материнской компанией банка была компания, зарегистрированная в Новой Зеландии, которую Пугачев контролировал через офшорный траст.
Структура акционерного владения баком подтверждалась различными доказательствами, в том числе данными справочной системы «СПАРК-Интерфакс», а также письмом самого банка в МГТУ Банка России от 01.08.2008 и информацией, размещенной на сайте банка в октябре 2010 г. В письме банка в МГТУ Банка России сообщалось, что лицом, оказывающим «косвенное существенное влияние» на решения, принимаемые органами управления банка, является Пугачев, действующий на основании трастового договора. К письму была приложена схема, на которой Пугачев прямо указан как контролирующее лицо банка.
Более того, контроль Пугачева над новозеландским трастом и через корпоративную структуру над банком подтверждается также проспектом эмиссии банка за февраль 2010 г. и выдержками из актов об учреждении траста. В доверительном управлении у траста были все акции компаний-нерезидентов, которые через российские компании владели банком. Информацию о контроле Пугачева над трастом раскрывал сам банк: на своем сайте, в письмах Банку России и в проспекте эмиссии 2010 г.
На основании представленных доказательств суд сделал вывод, что Пугачев обладал возможностью контролировать деятельность банка и эта возможность вытекает из условий акта об учреждении траста.
Пугачев в свою очередь пытался убедить суд в обратном. Он представил заключение, в котором сказано, что по праву Новой Зеландии, в соответствии с которым учрежден траст, протектор (то есть Пугачев) не имеет права давать обязательные для исполнения указания тем компаниям, чьи акции переданы в имущество траста. Однако суд отклонил этот довод Пугачева. Он указал, что, во‑первых, не ясно, будут ли условия акта об учреждении траста, которые позволяют протектору влиять на деятельность подконтрольных трасту компаний, действительными и исполнимыми, если их все же включат в этот акт. А во‑вторых, даже если предоставление указаний компаниям не было законным согласно применимому праву, это не опровергает фактической возможности Пугачева определять деятельность банка. Доказательств того, что траст отказался исполнять инструкции Пугачева, суду не было представлено.
С учетом показаний работников и руководителей банка, которые рассказали о порядке принятия решений и необходимости согласовывать их с Пугачевым, суд пришел к выводу, что Пугачев являлся для банка контролирующим лицом. Он давал указания, которые должностные лица банка воспринимали как обязательные, и имел возможность определять действия работников банка. Суд посчитал, что в соответствии со ст. 14 Закона о банкротстве кредитных организаций Пугачев как лицо, контролировавшее деятельность банка, должен нести субсидиарную ответственность по его долгам.
Распределение субсидиарной ответственности
Указание заключить кредитные договоры с заведомо неплатежеспособными заемщиками давал руководителям Пугачев. Как указывалось выше, часть кредитных договоров была обеспечена залогом акций подконтрольных Пугачеву компаний. Если бы банк обратил взыскание на эти акции, то смог бы возместить задолженность в размере около 68 млрд руб. Однако за два месяца до отзыва у банка лицензии третий руководитель по указанию Пугачева подписала соглашения о расторжении всех договоров залога акций.
Сама руководитель рассказала в суде, что указание снять обременения дал ей Пугачев, объяснив это необходимостью привлечь в компании дополнительное финансирование от другого банка. Подтверждающие показания руководителя документы (указания реестродержателю акций подконтрольных Пугачеву компаний о снятии обременений с заложенных акций) содержали отметку штампа «Согласовано». Согласно показаниям других работников банка это свидетельствовало о согласовании решения с Пугачевым. Более того, Пугачев был лично заинтересован в освобождении от залога акций подконтрольных ему компаний.
Поскольку из-за расторжения по указанию Пугачева третьим руководителем банка договоров залога банк лишился возможности вернуть задолженность в размере 68 млрд руб., то суд возложил на третьего руководителя солидарно с Пугачевым субсидиарную ответственность по обязательствам банка на сумму 68 млрд руб.
В период, когда функции единоличного исполнительного органа банка выполняли первый и второй руководители, часть кредитов еще была обеспечена. Заведомо невозвратными были только 7 млрд руб., поэтому на первых двух руководителей суд возложил солидарно с Пугачевым субсидиарную ответственность по обязательствам банка на сумму 7 млрд руб.
Размер субсидиарной ответственности Пугачева солидарно со всеми тремя руководителями составил около 75 млрд руб.
Решение устояло в трех инстанциях.
К сведению
Еще один довод, который привел Пугачев в свою пользу, заключался в том, что договоры залога, которые по его указанию расторгла третий руководитель, изначально не были заключены. В обоснование своей позиции он указывал, что залог акций кипрской компании (а в залог банку передавались акции подконтрольных Пугачеву компаний, учрежденных в Республике Кипр) не действителен, если он не оформлен надлежащим образом. Однако рассматривать этот вопрос суд не стал. Он указал, что сам факт расторжения договоров залога по указанию Пугачева свидетельствовал о том, что сам Пугачев исходил из того, что право залога на акции все же возникло. На этом основании суд посчитал, что Пугачев действует недобросовестно, и отказал в признании заявления о недействительности сделки имеющим правовое значение на основании ст. 10 ГК РФ.