В конце марта Пленум Верховного суда РФ принял постановление № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств» (далее — Постановление). Нельзя сказать, что документ оправдал ожидания юридического сообщества. Крупицы истинных разъяснений в объемном тексте «ЭЖ» искала вместе с Романом Бевзенко, к.ю.н., партнером, руководителем практики спецпроектов юридической компании «Пепеляев групп».
«ЭЖ»: Роман Сергеевич, как бы вы в целом оценили разъяснения, данные в Постановлении? Не слишком ли «размытыми» оказались многие из представленных формулировок?
Роман Бевзенко: Документ получился очень объемным, и в нем, к сожалению, нет того, что хотелось увидеть многим юристам. Четыре пятых Постановления — пересказ действующего закона. Подлинные разъяснения разбросаны по этому гигантскому тексту настолько, что нужно приложить некоторые усилия, чтобы их вычленить. Мне трудно сказать, в чем заключается логика такого активного цитирования. Быть может, это будет полезно тем, кто не успел прочитать реформу обязательственного права ГК РФ.
Есть отдельные интересные решения, но в основном они заимствованы из практики ВАС РФ и представляют собой пересказ текстов постановлений Президиума и Пленума ВАС РФ. Это, на мой взгляд, полезно и стоит приветствовать, потому что многие подходы, которые были разработаны ВАСом, в судах общей юрисдикции не применялись. Я знаю, судьи на них очень нервно реагировали, когда коллеги ссылались на практику ВАС РФ в судебных разбирательствах. Теперь через это Постановление ВАСовские идеи стали обязательными для нижестоящих судов общей юрисдикции. Это, безусловно, положительный момент.
«ЭЖ»: Что из той самой 1/5 текста, в которой содержатся разъяснения, вы выделили бы особенно как наиболее важное для гражданского оборота? Что Верховному суду удалось разрешить более удачно, что менее? И изменил ли ВС РФ своим толкованием норм об ответственности общий вектор, заданный законодателем?
Р.Б.: Нет, общий вектор не изменен, и это хорошо — менять его не надо. ВС РФ можно только похвалить за то, что он воспринял идеи ВАС РФ из пленума о свободе договора (постановление Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах». — Прим. ред.). Уже есть несколько определений Коллегии по экономическим спорам ВС РФ, где продолжена линия, заложенная ВАСом. Эту же идеологию подхватил законодатель. И Верховный суд, комментируя положения ГК РФ об ответственности за нарушение обязательств, развивает эти идеи.
Из того, что я бы выделил отдельно, — это правило о возмещении потерь, ст. 406.1 ГК РФ. ВС РФ не сказал ничего нового, и эти разъяснения будут полезны для того, кто никогда не сталкивался с такой релокацией рисков в контрактах при помощи условий о возмещении потерь, с тем, что называется английским термином indemnity. По существу, это такое внутреннее страхование, связанное с перекидыванием рисков в коммерческих сделках. Разъяснения ВС РФ в этом разделе будут весьма полезны для тех, кто не знает, что это такое, как соотносится с убытками, нужна ли вина и нужно ли правонарушение.
То же можно сказать и про раздел о недобросовестном ведении переговоров (новая статья ГК РФ — 434.1): написан он добротно, но также ничего нового не несет.
Интересный раздел, посвященный судебной неустойке, введенной ВАСом (постановление Пленума ВАС РФ от 04.04.2014 № 22 «О некоторых вопросах присуждения взыскателю денежных средств за неисполнение судебного акта». — Прим. ред.). С одной стороны, хорошо, что ВС РФ все подробно прокомментировал и решил некоторые процедурные вопросы. Плохо то, что он ограничил применение этого инструмента. Я поясню: судебная неустойка — это когда суд обязывает ответчика выполнить какое-нибудь действие, а в случае неисполнения решения суда налагает штраф. В настоящее время эти штрафы очень малы. Зачастую на практике ответчику легче один раз заплатить в бюджет штраф и не исполнять решение суда вообще. Сначала ВАС РФ, потом и законодатель сказали, что если суд обязывает совершить какое-либо действие, то в резолютивной части он может оговорить сумму ежедневного штрафа за неисполнение решения суда в пользу истца. Это придумали французы около 150 лет назад и назвали термином «астрент». Теперь он есть во всех развитых юрисдикциях и очень популярен в мире. Когда ВАС РФ вводил в практику этот принцип, он не ограничивался гражданско-правовыми спорами и применял его и в спорах с публичными органами. Например, суд обязывает мэрию предоставить земельный участок, а мэрия позволяет себе не исполнять судебный акт. Такое часто бывает. Поскольку возбуждение уголовного дела против мэра в нашей стране пока маловероятно, а суды стремятся к тому, чтобы их решения уважали, на мэрию налагали астрент. И ситуация разрешалась положительным образом. Мне известен такой случай, например, в Казани. То есть астрент — такой денежный кнут, который всех заставляет исполнять судебные акты. Однако ВС РФ теперь прямо написал, что судебная неустойка не применяется к публичным отношениям, а постановление Пленума ВАС № 22 отменил.
На мой взгляд, это насаждение правового неравенства в нашей стране: получается, что публичные органы лучше защищены от исков, чем частные лица. Это неправильно, неконституционно. Можно ждать обращений в КС РФ по этому поводу. Мы возвращаемся во времена СССР, когда госсобственность можно было истребовать без ограничения исковой давности, а личная собственность граждан была ограничена сроком исковой давности. Запрет судебной неустойки в публичных отношениях — откат назад, этакое гражданское право СССР. Версия 2.0. Это грустно, но это так.
«ЭЖ»: Раз уж мы заговорили об астренте, давайте обсудим и другие разделы Постановления. Мы обратили внимание, что в Постановлении подчеркивается, что возмещение потерь не связано с ответственностью за нарушение обязательств. Тогда с какой целью, на ваш взгляд, данные разъяснения включены именно в Постановление об ответственности за нарушение обязательств? Есть ли в этом какой-то особый смысл?
Р. Б.: Мне кажется, что здесь была исключительно практическая задача, и никто не преследовал цели выстроить догматически безупречный текст, это не нужно судам. Им необходимы ориентиры, как решать дела. Возмещение потерь —это новый институт для нашего права. Я уверен, что 98% судейского корпуса не слышали про indemnity, из которого были заимствованы эти идеи. Эти разъяснения для них. Российский юрист приучен мыслить в такой категории: если ты что-то возмещаешь, то это убытки, а убытки всегда от правонарушения; если же правонарушения нет, а заплатить должен — то это уже какой-то бред, кому пришло в голову принять такую чушь… Задачей ВС РФ было сразу ориентировать практику на то, что возмещение потерь — это перекидывание рисков. Почему и называется «потери», а не «убытки» — потому что это не связано с правонарушением. Это некое страхование внутри контракта. Например, мы договорились, что если я у тебя куплю долю в ООО, а потом ко мне придет налоговая и взыщет с меня недоимку, то ты мне компенсируешь эти расходы, даже если в этом нет твоей вины. Мы сделали это осознанно и добровольно. Судьи не должны себя считать умнее, чем коммерсанты, ведь они — юристы и в бизнесе ничего не понимают. Иногда смешно слышать рассуждения судей на тему экономической целесообразности. Поэтому суд должен руководствоваться принципом: можно все, что не запрещено. А вот если запрещено, то выявить императивную норму и применить ее правильно — это уже искусство юриста.
«ЭЖ»: В условии договора о возмещении потерь можно предусмотреть не конкретную сумму, а порядок ее определения. Можно ли говорить в таком случае, что договор заключен и его условия согласованы? Ведь при наступлении оговоренных обстоятельств одной из его сторон придется выплатить, возможно, весьма существенные суммы, размер которых на момент заключения договора неизвестен. Вот вы привели пример возмещения, когда налоговая может доначислить большие суммы…
Р.Б.: Вообще возмещение потерь — это классический английский indemnity, когда я даю обязательства возместить потери по принципу «рубль за рубль», или точнее фунт за фунт (pound by pound). То есть все, что ты потеряешь, я тебе возмещу в полном объеме, поскольку принял на себя риски, связанные с наступлением некоего события в будущем. В ГК РФ написана совершенно непонятная вещь про заранее определенную сумму. Ее определить невозможно. Это противоречит существу этого условия. Было бы здорово, если бы суд так и написал — «по принципу рубль за рубль». Но я так понимаю, что это показалось слишком смело или креативно, не уложилось в язык такого документа. Хотя, думаю, юристы восприняли бы это очень позитивно — нормальный человеческий язык, а не официоз, ведь в контрактах так и пишут. А что касается того, что эти потери могут быть очень большие, то можно в соглашении так и писать: рубль за рубль, но не более 100 млн руб.
«ЭЖ»: В пункте 17 Постановления разделяются понятия заключенности и действительности основного договора и заключенности/действительности соглашения о возмещении потерь. Судьи подчеркнули, что незаключенность или недействительность одного не влияет на заключенность (действительность) другого. Согласно п. 1 ст. 432 ГК РФ договор считается заключенным, когда стороны достигли соглашения по всем существенным условиям договора. Какие условия необходимо в таком случае согласовать сторонам, чтобы соглашение о возмещении потерь было заключенным?
Р.Б.: В Кодексе написано, что оговорка о возмещении потерь обладает автономным характером. Например, вы заключили контракт, в котором дали заверения, что все корпоративные процедуры соблюдены, дали обязательство возместить все потери, если потом вдруг выяснится, что что-то не соблюдено. Далее документ, в который включена оговорка, был признан судом недействительным, контрагент был вынужден купить товар по более высокой цене. Все его потери от этого компенсируются через ст. 406.1 ГК РФ. Это то, что касается автономности. Но суд правильно пишет, что, конечно, само соглашение о возмещении потерь тоже можно оспорить. Ведь возможно такое, что кто-то подписал его под дулом пистолета. Это самостоятельное основание по ст. 179 ГК РФ — «сделка, совершенная под влиянием насилия». Или кто-то вступил в это соглашение, потому что ему представили недостоверные факты о чем-то — основанием для признания этого соглашения недействительным будет уже заблуждение.
«ЭЖ»: Роман Сергеевич, еще вопрос насчет убытков: в п. 5 Постановления отмечается, что должник вправе предъявить возражения относительно размера причиненных кредитору убытков и представить доказательства, что кредитор мог уменьшить такие убытки, но не принял для этого разумных мер (ст. 404 ГК РФ). Если должник подобные доказательства представит, не будет ли это значить, что с фактом причинения убытков он согласен и таким образом предопределил исход дела?
Р.Б.: Нет, конечно, это не является признанием иска. Есть такой очень старый процессуальный вопрос: возможна ли защита от судебного иска, построенная по такой вариативной модели? Например, я считаю, что нарушения не было, и предоставляю в суде тому доказательства. Но если суд счел, что нарушение все-таки было, имея в виду, что истец не совершил действия, направленные на митигацию убытков (случился пожар, а я не своевременно вызвал пожарную охрану, много имущества сгорело), то, не предоставив доказательства по другому варианту развития событий, я проигрывал, с меня взыскивали по полной. Долгое время считалось, что менять свою процессуальную позицию нельзя. Но в свое время был совместный Пленум ВАС РФ и ВС РФ по исковой давности (постановление Пленумов ВС РФ от 12.11.2001 и ВАС РФ от 15.11.2001 № 15/18 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности». — Прим. ред.), позже появилось постановление Пленума ВАС РФ по неустойке (от 22.12.2011 № 81 «О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации». — Прим. ред.), где признавалась возможность такой альтернативной процессуальной позиции: я считаю, что этого не было, но если суд сочтет, что было, то доказываю следующее…
«ЭЖ»: В том же п. 5 судьи фактически установили новую презумпцию, отсутствующую в законе: если возникновение убытков, возмещения которых требует кредитор, является обычным последствием допущенного должником нарушения обязательства, то наличие причинной связи между нарушением и доказанными кредитором убытками предполагается. В то же время не сказано, что понимается под обычными последствиями нарушения обязательств и по каким критериям эту «обычность» можно оценить. Не станет ли такое разъяснение основанием для возмещения убытков «вслепую»?
Р.Б.: Чтобы ответить на этот вопрос, давайте поговорим о правовой политике в делах о взыскании убытков. Долгое время у нас в стране взыскать убытки было невозможно, потому что суды предъявляли крайне жесткие стандарты доказывания, во‑первых, точной суммы потерь, во‑вторых, причинно-следственной связи. По мнению судов, эта связь должна быть прямой, то есть ты должен доказать, что именно от этого действия произошли такие-то убытки в таком-то размере. Доказать это невозможно. И суды отказывали в удовлетворении таких исков. Практика ВАС РФ (и ее сейчас подхватывает ВС РФ) на протяжении многих лет была нацелена на то, чтобы разрушить миф о необходимости таких жестких стандартов. Это было сделано в свое время в знаменитом деле СМАРТС против «Сигмы» о взыскании убытков (постановление Президиума ВАС РФ от 06.09.2011 № 2929/11 по делу № А56-44387/2006. — Прим. ред.), потом попало в закон (п. 5 ст. 393 ГК РФ), из закона — в Пленум ВС РФ в части снижения стандартов доказывания суммы потерь (п. 12 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». — Прим. ред.). Одно дело сделано: точную сумму убытков доказывать не надо.
Следующий шаг — ослабление причинно-следственных связей. Доказать, что именно от этого нарушения произошли именно такие убытки, тоже очень тяжело, особенно для крупного бизнеса. Как, например, доказать суду, что у меня снизился объем продаж на 7% именно из-за того, что вы допустили просрочку поставки каких-нибудь запчастей на конвейер прокатного листа? Пункт 5 Постановления придумал не ВС РФ, это было и раньше в практике: юристам знакомо, что стандарты доказывания в убытках должны быть основаны не на доказательстве точной связи, а на предоставлении суду убедительных доводов о том, что обычно из-за таких-то действий появляются такие-то последствия. Получается, что презумпция защищает истца, а ответчик должен ее опровергнуть.
Почему я заговорил о правовой политике в этих видах споров? Потому что раньше позиция ответчиков в делах об убытках заключалась в следующем: истец в суде лез из кожи вон, чтобы что-то доказать, суды не верили, а ответчик сидел, улыбался и покачивал ножкой, приветствуя позицию суда. Ответчики занимали пассивную позицию: вы сначала попробуйте докажите, а мы потом авось как-нибудь оправдаемся. Сейчас при помощи этих презумпций ответчики должны понимать, что просто так сидеть и махать ножкой уже не получится, им нужно занимать активную доказательственную позицию и тоже заваливать суд аргументами. Презумпции провоцируют состязательность. Чем больше мы сдвигаем бремя доказывания на ответчика, заставляем его оправдываться, чем интенсивнее его доказательная деятельность, тем больше доказательств появится в деле, тем проще судье вынести правильное решение.
«ЭЖ»: В Постановлении содержатся разъяснения о применении новой ст. 434.1 ГК РФ. Однако ни в ГК РФ, ни в самом Постановлении не указано, в какой момент переговоры начинаются, в какой — заканчиваются. В то время как ответ на этот вопрос может повлиять и на ответственность сторон переговоров. Выработаны ли какие-то критерии для этого на практике?
Р.Б.: В законе это и не нужно прописывать. На практике это происходит так. Когда я вам предлагаю вступить в переговоры, и вы соглашаетесь, либо написав в письме, что согласны и назначаете время встречи, либо совершив так называемые конклюдентные действия, начинается переговорный процесс. Юристы говорят, что есть оферта на проведение переговоров, есть акцепт на участие в переговорах, и с этого момента между сторонами существует квазидоговоренность о ведении переговоров — такая юридическая связь, которую никто не может произвольно нарушать или разрывать. Но если ты вдруг нарушил эту связь, сорвал переговоры — перестал в них участвовать, представил какую-то недостоверную информацию, это вскрылось, и я ушел из переговоров — ты возместишь убытки. Легко рассмотреть эту ситуацию на примере работы риелтора. Вы выбрали себе квартиру для аренды на сайте агентства. Красивые фото, все вас устраивает. Поехали с риелтором на просмотр с намерением заключить договор найма. А на деле оказалось, что квартира совершенно не соответствует представленным фото. На ваше недоумение риелтор в свое оправдание говорит, что решил показать на всякий случай, вдруг вам понравится. Если вы из-за этого упустили возможность арендовать нормальную квартиру и теперь вынуждены переплатить за аренду другого, более дорогого объекта, то агентство несет ответственность за это, хотя находилось с вами на стадии переговоров. Об этом и говорится в ст. 434.1 ГК РФ, а в п. 20 Постановления даются разъясняется о том, что сторона, которая ведет или прерывает переговоры о заключении договора недобросовестно, обязана возместить другой стороне причиненные этим убытки.
«ЭЖ»: Как такие разъяснения соотносятся с принципом свободы договора? И в каких случаях можно считать, что переговоры прерваны неоправданно и внезапно?
Р.Б.: Во-первых, когда вскроется недостоверная информация, как в случае с квартирой. Другой пример очень известный. Случилась эта история года три назад, когда один наш очень известный банк чуть было не купил немецкий автомобильный завод. Его хозяева — одна крупная американская компания — выразила желание продать пакет акций немецкого автогиганта, наши заинтересовались покупкой. Вели переговоры два года, обо всех параметрах сделки договорились, осталось только подписать контракт, но за несколько дней до его подписания американская сторона заявила о том, что передумала продавать русским, потому что в России якобы нарушают права человека. Можно сказать, что это был внезапный и неоправданный срыв переговоров? Насколько в бизнесе стандарт поведения бизнесменов исходит из того, что учитывается ситуация с правами человека? По моим ощущениям, это не характерно для бизнеса. Это скорее политическое решение и причина на самом деле была другой — противодействие проникновению русских финансов в западную Европу. Этот русский банк, который потратил десятки миллионов долларов на экономистов, юристов, специалистов по слиянию и поглощению, имеет право на возмещение этих потерь. Американцы добровольно возместили все затраты, которые понес в переговорах этот несостоявшийся покупатель.
«ЭЖ»: Могут ли последующие действия стороны, потребовавшей возмещения убытков (например, повторное предложение вступить в переговоры по той же сделке), послужить основанием для отказа в удовлетворении таких убытков?
Р.Б.: Да, существует такая доктрина — waiver (отказ от права). Она у нас сейчас есть в п. 6 ст. 450.1 ГК РФ, где написано, что если после совершения действий, которые дают право на какие-то взыскания, ты демонстрируешь, что не будешь требовать возмещения, а, например, даешь еще один шанс своему визави, то ты теряешь право взыскивать убытки.
«ЭЖ»: В пункте 53 Постановления сказано, что начисление процентов по ст. 395 ГК РФ не препятствует начислению процентов по ст. 317.1 ГК РФ. Имеется ли в виду, что проценты по ст. 395 начисляются на законные проценты, то есть проценты на проценты? Или же с момента начисления процентов как меры ответственности законные проценты больше не начисляются?
Р.Б.: Проценты на проценты не должны начисляться. Это написано и в ст. 317.1, и в ст. 395 ГК РФ: ни штрафные на законные, ни законные проценты на штрафные не начисляются. Это очень старый вопрос. То, что называется сompound interest — сложные проценты. Англичане к этому спокойно относятся, больше опираясь на экономическую природу вопроса: когда ты не платишь проценты, то эти деньги остаются в обороте, в бизнесе, ты на них зарабатываешь, поэтому они считают, что compound interest — это абсолютно нормально. А в христианской классической этике процент на процент — зло и грех, считается, что зарабатывать на росте — не богоугодное дело, нужно зарабатывать руками. И норма запрета процента на проценты очень древняя, ей уже более полутора тысяч лет, и вот сейчас она появилась и в Кодексе.