Э. Радзинский любит использовать сравнение дореволюционной России с кипящим котлом, вокруг которого ходят люди с молоточками и старательно его заклепывают. По убеждению писателя, не штыки, но одни лишь «буковки Конституции» спасли Россию в 1905 г. Схема эта сводится, по сути, к необходимости своевременных либеральных преобразований. Убрать людей с молоточками, а забулькает в котле — подспустить тогда и пар. Но вот как еще подспускать, если и Конституция уже есть, и Дума, и у печати вожжи отпущены, если уже никто и не ходит вокруг котла? И главное — как тут определить, кипит уже или не кипит? И может ли жахнуть, если даже и не кипит? В январе 1917 г. кипела уже вода? 18 января ничуть не встревоженный государь беседует с делегатами конференции Антанты. И не о том, разумеется, что вот, мол, уже кипит, надумал отречься, а о… будущем наступлении.
Что обсуждалось на конференции? Как подспустить пар? Нет, думали, как половчее устроить дела с Грецией: ввозить туда продовольствие, чтобы на два-три дня или чтобы на неделю хватило? Решали, как быть с сербской армией, которую из-за потерь необходимо было снимать с фронта. Разумеется, если условия позволят: а ну как немцы снова попрут?! С Японией представляли мечтательно, что, вот, неплохо было бы, если бы японцы высадились в Персидском заливе, но и испугались потом: а вдруг они потребуют компенсаций…
О поставках в Россию речь тоже зашла. Тут тонко решили действовать! Согласились определить вначале, что требуется, чтобы вычесть затем из этого то, что есть. Полученную разность вновь предлагалось уменьшить, приняв во внимание пропускную способность дорог. Признана была и необходимость предоставления России новых займов. В итоговой же записке, поданной Николаю, главный упор был сделан не на поставках и займах, а на намерении атаковать врага со всех сторон. В русском наступлении союзникам хотелось, чтобы было полное напряжение сил, поскольку «Россия располагает человеческом элементом… большим, чем все ее союзники вместе взятые». Вопрос же помощи России назван был в записке «нелегкой задачей» из-за того, что «трудно установить предел, до которого союзники могут снабжать Россию, с тем, чтобы ослабление, которое у них это вызовет, не было бы больше тех преимуществ, которые Россия может получить». Тоже ведь, надо признать, тонко сформулировали! Жаль только, что к концу записки совсем уж сдулись, включив в нее заявления о не неисчерпаемости ресурсов союзников, вследствие чего «снабжение России должно подвергнуться чувствительным ограничениям»…
Позиция союзников на конференции ничем министра финансов Барка не удивила. С началом войны, пожиравшей ежедневно многие миллионы, ему поневоле пришлось обратиться к займам. В конференциях министров финансов он участвовал трижды, так что сумел уже узнать, что хотели союзники получить от России и что дать ей взамен. Наиболее откровенно высказался об этом канцлер английского казначейства Реджинальд Маккена. По его мнению, каждая страна должна была выставить для общего дела такие средства, какими она располагает в большей степени. Планам своего военного министра по созданию английской армии в 3 млн человек он противился всеми силами. Новые рекрутские призывы, говорил он, только оторвут рабочих от станков. Участие Англии в войне Маккена сводил лишь к поставке снаряжения и открытию кредитов, но при условии подкрепления Англии золотом союзников. Воевать же (быть пушечным мясом), полагал он, должна Россия, располагающая «неистощимым запасом живой силы».
На этот же запас рассчитывала и Франция. В ноябре 1915 г. в Россию прибыл сенатор Думер. Сообщив об огромных потерях французской армии, он стал просить о присылке в помощь русских солдат. Генерал Алексеев, начальник штаба, обескураженный просьбой, заговорил было об одном или двух полках, но французы рассчитывали на 400 000 человек! После раздумий несколько партий солдат (45 000 человек) были посланы все же во Францию. Помимо того, Россия дважды в эту войну спасала Францию и от прямого разгрома. По германскому плану, на Францию отводилось всего шесть-восемь недель. Чтобы не допустить ее разгрома, русские предприняли наступление. Это наступление сопровождалось многими жертвами, но позволило французам собраться с духом. В сражении на Марне им удалось даже остановить немецкую армию, ослабленную переброской корпусов на восточный фронт. Париж был спасен. Генерал Жофр, выигравший сражение на Марне, отдал после войны должную дань верности союзника. «Я никогда не забуду тяжелых жертв, — писал он, — которые принесла русская армия, чтобы заставить врага повернуться против нее». Жена президента Пуанкаре рассказывала потом Барку, какая паника царила во Франции во время продвижения немцев, оправдываясь, как показалось Барку, за стремительность переезда властей из Парижа в Бордо, похожего на бегство.
Спасительным для Франции был и Брусиловский прорыв в 1916 г. Немцы предприняли тогда наступление на Верден, прикрывавший Париж. Одновременно австро-венгерские войска повели наступление на итальянском фронте. Франция еле держалась, положение Италии казалось гибельным. Чтобы спасти союзников, Россия начала наступление, осложнявшееся распутицей. Для того чтобы остановить его, немцы вновь вынуждены были перебросить часть сил. «Если Франция и не была стерта с карты Европы, то в первую очередь благодаря мужеству русских солдат», — признавал потом маршал Франции Фош.
Понятно, что рассчитывать на подобную же поддержку Россия не могла. Дали бы деньги! Но даже и здесь встречали Барка одни закавыки. Началось все не с Англии, а со спасенной Россией Франции. С началом войны она ввела мораторий не только на вклады противников, но и России, составлявшие тогда внушительную сумму — порядка 750 млн франков. Французам важнее казалось не то, купят ли русские вооружение, а оплата купонов по прежним займам и долги российских частных банков.
К борьбе за освобождение вкладов во Франции Барк подключил не только своего агента во Франции А. Рафаловича, но и министерство иностранных дел. Министру иностранных дел С. Сазонову он лично писал более двадцати раз, прося «незамедлительного содействия». Рафалович, в свою очередь, почти в угрожающем тоне писал французскому министру финансов А. Рибо, что не в интересах Франции «блокировать вклады русского правительства». В ответ на столь решительные требования французы выдвинули встречное предложение: пусть, мол, Банк России ссудит Французскому банку ту сумму, которую держит во Франции, и тогда Франция возьмет на себя обязательство… по обеспечению выплаты по купонам. Барку франки были нужны не только для выплат по займам. Соглашаясь поэтому на французское предложение, он обусловил его возможностью распоряжаться русскими средствами, в том числе и для оплаты заказов. Французы и здесь согласились только обдумать предложенный план: «...Если будет установлена предельная сумма этих дополнительных расходов»…
Шли месяцы, а вопрос не двигался с места. Туда и сюда слались депеши и письма, а распорядиться своими деньгами Россия все не могла. Не выдержал наконец и Финансовый комитет, посчитавший, что распространять мораторий на средства союзной державы — это уж слишком! До «дипломатического представления» дело, кажется, так и не дошло, но потребовалось целых пять месяцев, чтобы оно оказалось разрешено. Достигнутое соглашение свелось к тому, что Французский банк открывал Банку России кредит на сумму 500 млн франков, которые можно было использовать и для выдачи частным банкам, «желающим погасить долги на французском рынке». С другой стороны, Государственный банк открывал кредит Французскому банку на ту же сумму в рублях. Ну а потом бы сочлись… Подписанным соглашением можно было бы и удовлетвориться, если бы не тот факт, что за все эти месяцы Россия не только не получила от Франции ни франка кредитов, но была еще вынуждена вести борьбу за право использования собственных средств. И на что? На нужды войны с противником, который, останься Франция без поддержки, проглотил бы ее в один присест (что и случится в 1940 г.)…
В Англии — тут не старые займы, тут решающим аргументом было золото. За полученные в 1914 г. 12,5 млн фунтов кредита Россия вынуждена была вывезти в «британский улей» золота на 8 млн фунтов. Со своим золотом канцлер казначейства Ллойд-Джордж осторожничал: «Невзирая на то что запасы нашего золота значительнее, чем когда-либо, — говорил он, — мы должны беречь его, чтобы оно не улетучилось в чужой улей».
В январе 1915 г. в Париже проходила конференция министров финансов союзников. От Англии представителем на ней был Ллойд-Джордж. От Франции Рибо. Барк настаивал на открытии кредита в 100 млн фунтов стерлингов. Ллойд-Джордж предлагал поделить его поровну между Англией и Францией. Рибо противился, ссылаясь на то, что заказы Россией будут размещены, главным образом, в Англии и США, где его казначейство не располагает достаточной наличностью. Ллойд-Джордж стал давить на него, доказывая, что и Англия тоже будет поставлена в затруднительное положение, но что он лично понимает, что способы для таких выплат найти необходимо. После долгих препирательств Рибо наконец сдался. Барку затем удалось убедить коллег и в том, что курс рубля тоже следовало бы поддержать, и в протоколе была сделана соответствующая запись.
«Все почти удалось», — радовался Барк. Каково же было его удивление, когда прислан ему был протокол заседаний. Вопрос о кредите был изложен в нем совершенно не так, как он обсуждался. Написано было, что просьба России о 100 млн фунтов принята к сведению и что по мере поступающих требований удовлетворение таковых будет зависеть от последующих соглашений. По поводу поддержки курса рубля тоже была помещена фраза, никого и не к чему не обязывающая. Возмущению Барка не было предела. Вера в возможность сотрудничества уступила в нем место полному недоверию к французскому правительству. Состоявшаяся на следующее утро беседа с Рибо произвела на него и вовсе гнетущее впечатление. «К сожалению, — пишет он в воспоминаниях, — это впечатление у меня только крепло со временем».
Впечатление было общим, касающимся и англичан. Ллойд-Джордж не произвел на Петра Львовича отталкивающего впечатления. Они даже вместе наседали на Рибо и по кредиту, и, как ни странно (для Барка!), по вопросу подкрепления Англии золотом. Что тут беспокоило Ллойд-Джорджа? Он боялся, что золотой резерв Англии опустится в какой-то момент ниже 80 млн фунтов, критической, по его мнению, цифры. В этом случае, полагал он, союзники должны будут помочь его стране золотом, запас которого был у России на 1 млрд 600 млн руб. (160 млн фунтов), а у Франции и того более. Барка такое предложение нисколько не испугало. Он полагал, что русские интересы оказались бы здесь огражденными благодаря принятию его формулы, в силу которой золото Россия отдавала не в собственность, а лишь в ссуду. Французский же министр отнесся к предложению Ллойд-Джорджа с большей настороженностью, но, может быть, Петру Львовичу казалось, что это сейчас вот англичане про золото, а потом, в горячке войны, забудут?
Не забыли, конечно. Перед второй конференцией министров финансов, собиравшейся в Лондоне осенью того же 1915 г., канцлер английского казначейства Маккена, сменивший Ллойд-Джорджа, огорошил своих коллег предложением о высылке в США золота — по 40 млн фунтов. Маккена обосновывал свое предложение необходимостью подкрепить американский рынок, чтобы Великобритания могла разместить на нем заем для общих нужд союзников. Русский посол в Англии Бенкендорф считал, что Маккену следует поддержать. Финансовый комитет с неохотой, но вынужден был согласиться на высылку золота, имея в виду, что в Лондоне и Париже намечались кредиты в размере 3 млрд руб. (трехсот миллионов фунтов) для оплаты заказов, и еще на 1 млрд — для обеспечения дальнейших выпусков кредитных билетов. Барк последнюю сумму намеревался еще и увеличить до 2 млрд. Всего, таким образом, он рассчитывал получить 500 млн фунтов.
В переговорах по этим кредитам Барку пришлось защищать каждый заказ, доказывая, что Россия сама не в состоянии произвести все необходимое ей для войны. Маккена возражал, что и многие заграничные заводы не в состоянии будут исполнить эти заказы в срок, почему и деньги на них не понадобятся. По заказам канцлер казначейства добивался еще согласованности в действиях союзников, чтобы не создавать ненужной конкуренции. Он предлагал создать в Лондоне особые комитеты, через которые проходили бы все заказы. Доводы Маккены выглядели разумными, но на деле получалось, что Англия устанавливает над Россией опеку.
По кредитам Маккена выставлял серьезные ограничения. С 500 млн фунтов он опустился до 100 и те соглашался выделить только при отпуске Россией золота на 40 млн. Можно представить себе, сколько потребовалось Барку усилий, чтобы выбить все же нужные России 500 млн. Он добился еще, чтобы отправка русского золота определялась особым соглашением как заем английскому правительству. Но от опеки в использовании полученного кредита Барк избавиться так и не смог. На каждый заказ теперь российское правительство выдавало Англии особое удостоверение в том, «что соответствующие предметы требуются для его нужд», а об условиях заказа и оплаты ставилось в известность английское правительство. Незапланированные платежи могли производиться только в «особых случаях», после одобрения их английскими ведомствами.
Отчет о проведенных переговорах Барк представил государю 8 октября 1915 г. в Ставке. Помимо устного доклада, он оставил еще у Николая и краткую записку. Записка эта была возвращена Барку с пометкой: «Нахожу, что вы достигли весьма крупного результата». В Комитете финансов отношение к результатам, достигнутым Барком, тоже было благоприятным. Только в Думе так и не поняли, за что тут можно было благодарить министра. Здесь нашли, что суммы кредитов недостаточны, что высылка золота за границу недопустима и что установление Лондоном контроля над нашими заказами, ко всему прочему, еще и возмутительно. Кто тут был более прав — пусть судит читатель.
Вояжи в военное время — не такое уж безопасное дело. Лорд Китченер, военный министр Великобритании, погиб в начале лета 1916 г. на подорвавшемся крейсере, направлявшемся в Россию. Барк тогда собирался за новыми кредитами и, удрученный гибелью Китченера, сказал государю на приеме, что, может быть, и его, Барка, ожидает такая же участь. «Ну что вы, что вы…» — захотел подбодрить его Николай, и Барк решил тогда воспользоваться моментом: предложить государю свои услуги для помещения личного капитала за границей. «Такая предосторожность необходима и правильна», — убеждал царя Барк. «А вы, Петр Львович, тоже переводите свои деньги?» — прервал его Николай. «Я, Ваше Величество, не только не имею права, но даже и не могу это делать, будучи министром финансов». «Вы министр — не можете, а я, хозяин земли Русской, — заметил на это государь, — как же смогу? Не могу и не сделаю!»
С Рибо в Париже Барк хотел договориться, чтобы ежемесячные транши, по достигнутым ранее договоренностям, были увеличены со 125 млн до 150 млн франков. Рибо отвечал ему, что его правительство готово обсудить этот вопрос, если Россия возвратит Франции половину долга сразу после подписания мира или же поставит Франции товары: хлеб, дерево, алкоголь… «Хлеб, дерево, алкоголь, — возражал Рибо Барк, — это все товары, вывоз которых будет нашим единственным способом восстановить курс рубля после войны. И потом, что это? Русское правительство всегда получало кредиты только за своей подписью, а тут еще и товары? И по возврату долга — есть же уже договоренность, что долги эти будут обеспечены выпуском нового долгосрочного займа!»
Соглашаясь с Барком, что увеличение кредитов позволит русским банкам соблюсти свои обязательства перед французскими кредиторами, Рибо сказал, что находит теперь, что частные интересы должны быть принесены в жертву государственным. Ему вообще представлялось невозможным в будущем приходить на помощь частным людям и частным предприятиям. Не думаем, правда, что Рибо был тут искренен до конца. Мы и по себе теперь знаем, что на помощь банкам государство всегда смотрит как на святое дело! Частным же людям и предприятиям — тут да, могут принести в жертву. Если в деле не замешаны иностранцы. От требований тех же французов, держателей русских бумаг, доставшихся им от прапрадедов, недавно только удалось России отделаться выплатой 400 млн долларов.
Предложением Рибо был выпуск во Франции трехлетнего русского займа под 6,5%. В принципе Барка устроил бы заем в 2 млрд франков. 1,6 млрд пошли бы на погашение взятого долга, а 400 млн еще бы и осталось, но с размещением неминуемо возникли бы трудности, и вопрос этот не был доведен даже и до обсуждения. Была подписана только нота, что республика не отказывается от увеличения ежемесячного кредита, если министр вооружения Франции сможет увеличить количество русских заказов.
С английскими кредитами, что и читателям уже вполне ясно, тоже возникли у Барка сильные затруднения. Барк хотел не только увеличения полученных в Англии кредитов, но и большей свободы в их использовании. Он надеялся, что летний успех русской армии заставит Маккену быть более уступчивым. Тот и в самом деле заявил о своем «преклонении перед победами русской армии», но с кредитами как был несговорчивым, так и остался. Соглашался предоставить их лишь на короткий срок и при условии доставки золота. «Но мы же отправили уже половину всей партии, а Франция не сделала еще и первой отправки, — пробовал возражать Барк, — к тому же на 30% золота я, где хочешь в Америке, кредиты достану». Ничего из этого на Маккену не подействовало. Более того, он удвоил свои требования. При кредите, в два раза меньшем, чем в 1915 г., просил золота на те же 40 млн фунтов. «Ну не хотите на 40 млн, давайте на 20, только тогда и кредит еще в два раза уменьшим» — вот и вся уступка, на которую он был готов согласиться.
Барк пишет в воспоминаниях, что это было недостойное предложение, о чем и было заявлено Маккене. Пробовали еще и напугать его тем, что неполучение кредитов заставит Россию пересмотреть стратегические планы, напомнив и о том, что только ценой русских жертв была одержана победа при Марне… Ничего не действовало. В чем-то не принципиальном Маккена согласился все же отступить, но в вопросе о золоте до конца стоял на своем, даже когда наедине ему Барк высказал предложение, от которого трудно было отказаться. «Вы требуете от меня такого количества золота, — вынужден был наконец заявить Барк, — которого Россия дать не может. Золотой запас — это последний якорь, на котором держится наше денежное обращение». И заявив так, покинул Лондон, не подписав соглашения…
«Какой молодец!» — скажет здесь кто-то из читателей. «Оно и действительно: красиво возразил этому Маккене», — согласимся и мы, но не станем спешить с выводами, не узнав прежде, чем дело кончилось. Обдумав сделанный ему доклад Барка о поездке, государь спросил его на следующий день: «Как же все-таки теперь будет решен вопрос о золоте?» Петр Львович ответил, что представит этот вопрос на рассмотрение Совета министров, но что он должен, однако, высказать свое убеждение: «Наше дальнейшее упорство вряд ли целесообразно»… Как видим, нет уже здесь и мысли о «последнем якоре» и о том еще, что «с золотом мы где угодно кредиты найдем».
Государь потом сделал все же на записке Барка благодарственную надпись «За стойкость», но в Совете министров от стойкости Барка совсем уже ничего не осталось. Здесь согласились с его предложением: дать указание Бенкендорфу сделать новую попытку убедить Маккену, но подписать соглашение, даже если англичане и не откажутся изменить свое решение. Граф Бенкендорф был англофилом, ну и понятно, какой пришел от него ответ: «Канцлер казначейства продолжает настаивать на присылке золота, соглашение об этом подписано»…
Между тем из-за усиленного выпуска бумажных денег цены на все предметы потребления выросли к концу 1916 г. в несколько раз. Из-за роста цен план продовольственной кампании грозил оказаться невыполненным. Вздорожание цен на хлеб в Думе и в газетах приписывали спекулянтам и настаивали на установлении закупочных цен ниже рыночных. Чтобы пошло дело и при таких ценах, решено было перейти к продразверстке, с заманиванием крестьян к обмену товарами. Давала о себе знать и усталость от войны. Как бы при всем этом пригодились люди с молоточками и золотые рублики Витте! Но не вернули почему-то к котлу людей с молоточками даже и в войну, а с золотом… — полетело оно стремительно «в чужие улья». Не к русским людям и не в кассы русских заводов и фабрик, а в подвалы союзников, за сохранение колоний которых от притязаний Германии, тоже желавшей «занять свое место под солнцем», русские люди, в общем-то, и воевали.