Недомолвки остались

Пленум ВС РФ 29 ноября 2016 года принял новое Постановление № 55 «О судебном приговоре». Отчасти оно дублирует содержание ранее действовавшего Постановления от 29.04.1996 № 1, сохраняя некоторые его недостатки. Постановление «О судебном приговоре» содержит несколько принципиально новых положений, но не решает всех острых проблем.

Ориентация на европейские стандарты

В абзаце 2 п. 4 Постановления Пленума ВС РФ от 29.11.2016 № 55 «О судебном приговоре» (далее – Постановление № 55) еще раз акцентировано внимание судов на необходимости обеспечивать право обвиняемого на перекрестный допрос показывающих против него лиц. Однако, притом что регламентация проведения судебных допросов и оглашения показаний является одним из слабых мест действующего УПК РФ, ВС РФ не добавил ничего принципиально нового к написанному в законе. Еще один пример. Абзац 1 п. 6 Постановления № 55, как и абз.1 п.3 ранее действовавшего Постановления ВС РФ от 29.04.1996 № 1, предписывает давать оценку всем исследованным в судебном заседании доказательствам – и уличающим, и оправдывающим подсудимого, а также приводить мотивы, по которым те или иные доказательства отвергаются судом. При этом осталась нерешенной проблема использования судами так называемых суррогатов мотивировки, когда анализ доказательств по существу, их соотнесение их друг с другом подменяется общими фразами а-ля «нет оснований не доверять», «суд оценивает показания критически, поскольку они вызваны желанием уклониться от ответственности», и т. п.

В пункте 1 Постановления № 55 указано, что «с учетом положений… статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод… приговор может быть признан законным только в том случае, если он постановлен по результатам справедливого судебного разбирательства». Напомним, что ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод охватывает, в частности, такие вопросы, как презумпция невиновности, право на защиту, доказывание (в том числе использование доказательств, полученных в результате пыток, провокации, вмешательства в частную жизнь). По каждому из них Европейским Судом созданы внушительные «кусты прецедентов». Судя по процитированной формулировке, ВС РФ ориентирует национальные суды на следование стандартам справедливого правосудия, сформулированным в практике ЕСПЧ. Изменит ли такая позиция высшей судебной инстанции в целом прохладное отношение региональных судов к постановлениям ЕСПЧ, будут ли нижние звенья судебной системы следовать этому разъяснению, а проверочные инстанции реагировать на приводимые в апелляционных и кассационных жалобах доводы, основанные на страсбургских выводах, покажет практика.

Борьба с «флеш-приговорами»

Новым является и п. 8 Постановления № 55, в котором ВС РФ обращает внимание судов на недопустимость перенесения «в приговор показаний допрошенных по уголовному делу лиц и содержания других доказательств из обвинительного заключения или обвинительного акта без учета результатов проведенного судебного разбирательства». Процитированная формулировка вызвала в СМИ оптимистические комментарии о начинающейся борьбе с так называемыми флеш-приговорами, написанными методом copy-paste из обвинительных заключений. Вместе с тем и по ныне действующему закону суды проверочных инстанций имеют возможность жестко реагировать на подобные проявления компьютерной грамотности. Так, в 2010 году Омский областной суд отменил обвинительный приговор в связи с допущенными судом первой инстанции нарушениями уголовно-процессуального права, а также вынес частное определение, в котором, помимо прочего, указал: «По данному уголовному делу от выполнения возложенных на нее функций по отправлению правосудия судья С. фактически устранилась. Так, проведенный анализ содержания постановленного судьей С. обвинительного приговора в отношении П. свидетельствует о том, что этот документ по существу и в значительной своей части, а именно в той, в которой излагаются описание преступных деяний осужденного и доказательства вины подсудимого – показания всех потерпевших, многочисленных свидетелей, письменные доказательства и заключения экспертиз, является копией данных из обвинительного заключения с сохранением тех же самых стилистических оборотов, ошибок, декоративных дефисов и точек, исполненных следователем в своем итоговом документе, составленным по окончании предварительного расследования… Указанное выше положение является характерным и усматривается в отношении всех преступных деяний, в совершении которых суд признал П. виновным, свидетельствует о том, что судебное разбирательство судьей С. проведено формально, с заранее предопределенным решением, составленным в основном путем воспроизведения в нем изготовленных органом предварительного расследования материалов уголовного дела и обвинительного заключения. Такое отношение судьи С. к отправлению правосудия, по мнению коллегии, может вести к умалению авторитета судебной власти, ставит под сомнение ее конституционно-правовую сущность, справедливость и беспристрастность судебного разбирательства» (полный текст частного определения размещен в сети Интернет по адресу: http://www.krasadvpalata.ru/novosti/286.html).

Более того, представляется, что проблема состоит не в том, что судами используются те же формулировки, что и в обвинительном заключении (для справки: Пленум ВАС РФ в свое время прямо закрепил в п. 9.2 Постановления от 25.12.2013 № 100 право сторон представлять суду проекты решений, и, кажется, особых жалоб по этому поводу не было). Действительно серьезная деформация – придание судами приоритета не судебным, а зафиксированным следователем в протоколах досудебным доказательствам, изложение содержания которых и переносится из обвинительного заключения в приговор. Таким образом, дублирование обвинительного заключения в приговоре – это не причина, а следствие, борьба с которым не решает проблему по существу. Прежде всего необходимо избавиться от уравнивания в статусе доказательств показаний, полученных перед лицом независимого арбитра – суда, и показаний, полученных в тиши следственных кабинетов, а также от свободного использования при обосновании приговора показаний, полученных на досудебном производстве, зафиксированных письменно в материалах дела и воспринимаемых судьей из вторых рук. Помочь в этом отчасти могут сформулированные в практике ЕСПЧ стандарты: «В отсутствие существенных оснований для противоположного, принцип справедливого судебного разбирательства требует придавать большее значение показаниям, данным в суде, по сравнению с протоколами допросов свидетелей на предварительном следствии, поскольку последние представляют собой, прежде всего, процесс сбора стороной обвинения информации в поддержку своей позиции»¹. Важно реализовать именно такой подход к оценке доказательств в отечественной судебной практике, а не заниматься ревизией порядка слов в обвинительном заключении и приговоре.

Явка с повинной и право на защиту

По-видимому понимая реальную цену явкам с повинной, ВС РФ в п. 10 Постановления № 55 указал, что «в тех случаях, когда в ходе проверки сообщения о преступлении в порядке ст. 144 УПК РФ подсудимый обращался с письменным или устным заявлением о явке с повинной и сторона обвинения ссылается на указанные в этом заявлении сведения как на одно из доказательств его виновности, суду надлежит проверять, в частности, разъяснялись ли подсудимому при принятии от него такого заявления с учетом требований части 1.1 статьи 144 УПК РФ права… пользоваться услугами адвоката, приносить жалобы на действия (бездействие) и решения органов предварительного расследования в порядке, установленном главой 16 УПК РФ; была ли обеспечена возможность осуществления этих прав». Позиция авторов Постановления № 55 находится в русле европейских стандартов справедливого правосудия. Так, в 2015 году в Постановлении по делу «Турбылев против России» Европейский Суд указал: «…до подачи «заявления о явке с повинной» заявитель не был уведомлен о его праве на юридическую помощь. <…> Независимо от того, признался ли заявитель до или после оформления его задержания, из обстоятельств дела… следует, что во время его признания заявитель содержался в милиции по той единственной причине, что он подозревался в причастности к разбойному нападению… Соответственно, сотрудники милиции были обязаны соблюдать права подозреваемого, одним из которых является право на доступ к адвокату. <…> Отсутствие во внутригосударственном законодательстве требования о праве на доступ к адвокату при подаче заявления о явке с повинной использовалось как способ ограничить право заявителя как фактического подозреваемого на юридическую помощь и принять его заявление о явке с повинной, полученное в отсутствие юридической помощи, в качестве доказательства его вины. Это невосполнимо повредило правам защиты. Ни помощь, оказанная впоследствии адвокатом, ни состязательный характер последующего разбирательства и возможность оспаривания данного доказательства в суде первой инстанции и при обжаловании не могли устранить недостатки, которые имели место в милиции»².

При обсуждении проекта Постановления № 55 представитель Генеральной прокуратуры РФ, выступая на заседании Пленума, возражал против положений п. 10, ссылаясь на Определение КС РФ от 29.09.2015 № 2270-О, согласно которому «статья 142 УПК Российской Федерации раскрывает понятие заявления о явке с повинной как добровольного устного или письменного сообщения лица о совершенном им преступлении. Данная статья не содержит положений, на основе которых ограничивались бы свобода и личная неприкосновенность, включая свободу передвижения, лица, делающего заявление о явке с повинной, а потому не предполагает присутствия при этом адвоката, однако и не исключает право лица сделать такое сообщение в присутствии адвоката». Однако доводы представителя Генеральной прокуратуры РФ не убедили высшую судебную инстанцию, и формулировка о необходимости разъяснять гражданину право на получение помощи адвоката при даче явки с повинной сохранилась.

Поскольку отметка о разъяснении права на участие защитника может формально указываться в протоколе явки с повинной, но в действительности оно может не разъясняться и не обеспечиваться, еще более эффективным вариантом защиты от настойчивости сотрудников правоохранительных органов в получении явок с повинной было бы закрепление в ст. 142 УПК РФ обязательного участия адвоката при даче явки с повинной. Законопроект № 756095-6 аналогичной направленности был внесен в Государственную Думу РФ еще в марте 2015 года, однако до сих пор находится на рассмотрении.

Проверка судом заявлений о пытках

Еще одна острая тема, затронутая в Постановлении № 55, – проверка заявлений обвиняемых о применении к ним запрещенных методов ведения расследования. В абзаце 1 п. 12 Постановления № 55 указано: «Если подсудимый объясняет изменение показаний, данных им в присутствии защитника, тем, что они были получены под воздействием примененных к нему незаконным методов ведения расследования, то судом должны быть приняты достаточные и эффективные меры по проверке такого заявления подсудимого».

«При наличии оснований для проверки заявления подсудимого в порядке, предусмотренном ст. 144 УПК РФ, суд направляет его руководителю соответствующего органа предварительного расследования. Проведение такой проверки не освобождает суд от обязанности дать оценку материалам, представленным по ее результатам, и отразить свои выводы в приговоре» (п. 13 Постановления № 55).

Попытку ВС РФ ориентировать суды на тщательную проверку заявлений о пытках нельзя не приветствовать, однако в том виде, в каком процитированные разъяснения представлены в Постановлении № 55, они вряд ли способны сколь-нибудь существенно изменить ситуацию.

Во-первых, в Постановлении № 55 не приведен хотя бы примерный перечень мер, которые могут считаться «достаточными и эффективными» (назначение экспертизы, истребование медицинских документов и т. п.). Во-вторых, сохраняется проблема раздельных производств: уголовное дело рассматривается в одном производстве, проверочный материал о пытках – в другом. С учетом того, что заявление о пытках может волокититься в правоохранительных органах несколько лет, представляется, что именно судья, рассматривающий дело по существу должен оценивать всю совокупность доказательств, представляемых при проверке заявлении о пытках (медицинские документы, показания свидетелей и т. п.). К сожалению, практика развивается так, что суды зачастую ограничиваются только допросом сотрудников полиции или получением постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по заявлению обвиняемого о пытках. При таком подходе председательствующий по делу фактически самоустраняется от личной и непосредственной проверки заявлений о пытках, перекладывая рассмотрение этого вопроса на коллег тех сотрудников правоохранительных органов, на которых указывает обвиняемый. Например, в ранее цитируемом постановлении «Турбылев против России» ЕСПЧ, помимо прочего, указал: «Суд первой инстанции не дал оценки медицинским документам и свидетельским показаниям, представленным заявителем в поддержку его возражения по мотиву давления. Сославшись на показания сотрудников милиции, отрицавших нарушения со своей стороны, и на служебную милицейскую проверку, отклонившую утверждения заявителя, суд не придал значения явной заинтересованности сотрудников милиции в отклонении доводов заявителя о жестоком обращении. В целом мотивировка отклонения судом первой инстанции возражений заявителя свидетельствует об отсутствии независимой оценки всех относимых факторов с целью определения того, имеются ли основания для исключения из числа доказательств признания заявителя… Это отсутствие тщательной оценки качества оспариваемого доказательства (признания заявителя) и обстоятельств, при которых оно было получено, что ставит под сомнение его достоверность и точность, не было восполнено вышестоящими судами»³.

Иными словами, с учетом сформулированной в практике ЕСПЧ⁴ презумпции в отношении травм или смерти лиц, находящихся под контролем властей (задержание, содержание под стражей и т. п.), для констатации недопустимости признательных показаний из-за получения их в результате пыток не требуется ни возбуждение уголовного дела в отношении сотрудников полиции, ни предъявление им обвинения, ни вынесение обвинительного приговора по ст. 286 УК РФ. Возможно, это следовало бы особо оговорить в Постановлении № 55.

В целом Постановление № 55 является более детальным и структурированным, чем предыдущее Постановление № 1, но, к сожалению, в тех вопросах, где дело касается не стилистического оформления судебных актов, а болевых точек российского уголовного процесса (реализации права на перекрестный допрос, анализа доказательств, качество мотивировки, реакции на заявления о пытках и т. п.), оно содержит недомолвки, которые (хотели бы мы здесь ошибиться) с большой долей вероятности будут трактоваться отнюдь не в пользу стороны защиты.