Несмотря на исключительную дороговизну, громоздкость, а также 150-летний триумф института Plea Bargainig (сделки о признании вины), а также возросший профессионализм судейского корпуса, суд с участием присяжных заседателей уверенно демонстрирует завидное долголетие. А все потому, что в наши дни, как и тысячу лет назад, граждане не доверяют «коронным», назначенным королем (президентом) судьям. Причины этого недоверия являются предметом целого комплекса наук: психологии, социологии, политологии, права. Мы же сосредоточимся на некоторых обстоятельствах, выявленных Верховным Судом РФ при рассмотрении жалоб и представлений на приговоры, вынесенные на основании вердиктов присяжных заседателей.
Особенности доказывания
Уникальность современного российского уголовного процесса заключается в том, что основная тяжесть по сбору и закреплению доказательств возложена не на некие там абстрактные стороны «обвинения» и «защиты», а на орган предварительного расследования, если персонально, то – на конкретного следователя. Общеизвестна также и значимость результатов предварительного расследования: что в протоколе, да заключении эксперта, то и в приговоре.
Впрочем, даже в серьезных научных кругах бытует мнение, что по делам, подсудным суду с участием присяжных заседателей, в стадии предварительного расследования в части сбора и закрепления доказательств никаких особенностей не существует. Это не только наивное утверждение, но и опасное заблуждение.
Следователь всегда должен хорошо представлять судебную перспективу расследуемого им уголовного дела. Суть данной аксиомы: участники стороны обвинения обязаны последовательно оценить правильно закрепленные по делу доказательства с позиций стороны защиты, проверить на прочность их качества через призму «относимости», «допустимости», «достоверности» и «достаточности».
В части 2 ст. 17 УПК РФ утверждается, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, все они оцениваются в совокупности и по личному убеждению участников процесса. Авторы данной нормы лукавят, ибо, как правило, задолго до суда видно: 1) есть доказательства по делу или нет; 2) если таковые имеются, то насколько они убедительны. Всем известно и золотое правило, если по делу веских доказательств вины нет, то прокурору в суде в с участием присяжных делать нечего.
К сожалению, институт критериев доказанности российскому уголовному процессу практически не ведом. Это в США в напутственном случае судья говорит присяжным заседателям о «фактах вне разумного сомнения» (proof beyond a reasonable doubt) и прочей важной информации, отечественные же правоведы обычно «валят все доказательств в одну кучу». Следователи – инициаторы обвинения «скороговоркой», через запятую, просто перечисляют их в обвинительном заключении.
Обосновывая обвинение, которое может стать предметом анализа со стороны присяжных заседателей, в первую очередь следователь, а затем и прокурор обязаны смоделировать возможные вопросы о доказанности всех существенных обстоятельств дела, поскольку именно в момент постановки этих вопросов перед присяжными выявляются пробелы в работе стороны обвинения, которыми обязательно воспользуется защита.
Проблема сбора и фиксации доказательств стороной обвинения резко усложняется, если:
-
преступное посягательство завершилось на этапе приготовления или покушения;
-
к уголовной ответственности привлекается руководитель преступной группы, роль которого в совершении преступления сводится к некоторым аморфным по форме указаниям на их прикосновенность к содеянному другими членами банды;
-
органам предварительного расследования не удается точно определить и зафиксировать мотив содеянного. В США признается тот факт, что прокуроры часто сталкиваются с проблемой доказывания умысла обвиняемого на совершение преступления на основе косвенных доказательств на фоне правдоподобных показаний обвиняемого об отсутствии у него преступного умысла.
Следует также признать, что профессиональные судьи склонны выносить приговоры на основе доказательств, которые присяжные заседатели считают крайне слабыми.
Сожитель достал
Российская прокуратура 10 марта 1995 года испытала культурный шок: присяжные заседатели в г. Иваново признали невиновной женщину, которая в судебном заседании честно призналась, что именно она зарезала потерпевшего. Оправдывая подсудимую по п. «и» ст. 102 УК РСФС, присяжные заседатели, скорее всего, учли, что, нанося смертельный удар ножом сожителю, она находилась в состоянии длительной психотравмирующей ситуации. Как говорят в народе, потерпевший достал ее своим противоправным поведением: женщина не убивала – она защищала себя.
Отметим, что о длительной психотравмирующей ситуации отечественный правоприменитель знает крайне мало, на практике институт этот не обкатан, следователи и прокуроры предпочитают данное состояние и вовсе не замечать. Состояние человека в длительной психотравмирующей ситуации сродни состоянию аффекта. Данный факт подлежит проверке путем проведения комплекса стационарных психолого-психиатрических экспертиз.
Мы же четко видим: сторона обвинения не заметила, как вопрос «факта», подведомственный присяжным, ею же был подменен вопросом «права». Кассационным определением Судебной коллегии по уголовным делам ВС РФ от 07.06.1995 оправдательный приговор Ивановского областного суда был оставлен без изменения.
Несмотря на данное обстоятельство, ошибки, которые допустили по делу следователи Ивановской области, продолжают тиражироваться.
На встрече с учеными из США член коллегии присяжных заседателей поведала об оправдании присяжными виновной, совершившей убийство мужа путем поджога. На этот раз культурный шок испытали американцы. Им было непонятно, о каком установлении истины с участием присяжных заседателей может идти речь, если подсудимая полностью признает свою вину, в защиту у нее всего лишь один аргумент: «муж достал». Коллеги из США сразу обратили внимание на то, что присяжных заставили ответить не на вопрос «факта», а на вопрос «права».
Комментируя данный факт, проф. Вэлери П. Ханс рассказала о классификации доказательств, которой пользуются прокуроры в Америке. Если доказательства признаны железными, то с ними смело можно идти в суд с участием присяжных, если «железо» доказательств необходимой твердостью не обладает, то делать государству в суде с присяжными заседателями нечего.
О правиле «какой вопрос задан присяжным заседателям, такой ответ получат профессионалы» тоже хорошо известно. Классический пример – дело капитана ГРУ Э. Ульмана, которого присяжные заседатели из Ростова-на-Дону оправдывали дважды (29 апреля 2004 года, 19 мая 2005 года).
Народ решил: егерь прав
Судебная коллегия по уголовным дела ВС РФ 09.02.2017 по делу Мих. определением оставила без удовлетворения апелляционное представление государственного обвинителя и апелляционную жалобу потерпевшей. Формальный подход к анализу материалов этого дела, скорее всего, в очередной раз подтолкнет противников суда с участием присяжных заседателей к критике этого института, дескать, был оправдан человек, который не скрывал, что застрелил двух мужчин.
Фабула обвинения, предъявленного Мих., была предельно проста: один эпизод – 25 августа 2015 года на почве личной неприязни из многозарядного карабина «Вепрь» он застрелил двух лиц (п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ). У читателя в этом месте неизбежно возникнет вопрос: откуда у Мих. эта неприязнь, неужели и его достали потерпевшие?
Вместе с тем Мих. как в стадии предварительного расследования, так и в судебном заседании последовательно показывал, что он – егерь, охраняет охотничьи угодья. На охраняемой им территории услышал выстрелы, после чего перекрыл выезд из леса. Вскоре к нему на джипе подъехали двое мужчин: М. и Т. (по данным СМИ: один полковник полиции, другой бывший сотрудник милиции). Мих. на законных основаниях попросил предъявить необходимый в таких случаях пакет документов (охотничьи билеты, разрешения органов внутренних дел на ношение оружия и др.). Мужчины в грубой форме ответили отказом.
Заметив, что охотники вооружены, оба находятся в состоянии сильного алкогольного опьянения, Мих., уклоняясь от возможного конфликта, отошел к своей машине, в которой находился его семилетний сын. Казалось бы, все, ситуация благополучно разрешена.
Несмотря на это, мужчины вышли из джипа и, имея в руках оружие, двинулись в сторону Мих. Данные факты бесспорны, так как имеют документальное подтверждение (заключение судебно-медицинских экспертов, протокол осмотра места происшествия).
Версия защиты. Все остальное участники процесса узнали уже со слов Мих. и его малолетнего сына. Позиция стороны защиты: мужчины угрожали егерю расправой, один из них произвел выстрел в воздух из ружьям, на замечание Мих., его выстрел из карабина в воздух они не прореагировали. Мих., опасаясь за свою жизнь, жизнь своего ребенка, сначала выстрелил в плечо одного из нападавших (попал в шею), а затем, увидев, что второй продолжает движение в направлении на него, выстрелил ему в грудь. После чего вызвал полицию.
Версия обвинения. Если не считать заключений судебно-медицинских экспертов, констатировавших смерть обоих потерпевших в результате огнестрельных ранений, и протокола осмотра места происшествия, в котором было зафиксировано положение тел и оружия, то получается, что позиция обвинения была построена только на предположениях.
Первое предположение: мотив – личная неприязнь. Почему она личная, если Мих. был при исполнении служебных обязанностей?
Второе предположение: подсудимый действовал с единым конкретизированным умыслом – по очереди застрелил двух человек. Правда, на базе этого предположения появились суждения, достойные пера, но столько следователя, сколько автора детектива, о том, что второго потерпевшего Мих. унизил, сначала поставил его на колени, а только затем убил в целях сокрытия первого убийства.
Предложение третье: потерпевший в воздух не стрелял, еще один выстрел из карабина Мих. произвел сам уже после того, как расправился с обоими потерпевшими.
При этом стороной обвинения утверждалось, что никакой угрозы жизни и здоровью ни Мих., ни его сыну не было. Максимум, на что следовало ориентировать жюри присяжных, так это на снисхождение.
Очевидно, что при условии признания Мих. факта причинения смерти двум лицам, предмет доказывания из мира материального (стрельба) перемещается в мир ощущений, иными словами, к спору: действовал Мих. в рамках необходимой обороны, с превышением таковой или находился в состоянии мнимой обороны. Ясно и то, что сторона обвинения, выходя на суд народа, была обязана представить присяжным заседателям комплекс доказательств, вне всякого сомнения полностью опровергающих показания Мих. Этого не было сделано ни следователем, ни государственным обвинителем, который не получил от органов предварительного расследования ни одного серьезного аргумента о доказанности вины Мих.
Анализ материалов СМИ, в которых подробно освещался как ход предварительного следствия, так и судебного разбирательства, позволяет сделать вывод о том, что руководители органов предварительного расследования изначально не заметили ущербности занимаемой ими позиции, так как публично заявляли: «Часть доказательств – за Мих., часть – против, пусть решает суд». Как видим, суд в отсутствии убедительных доказательств обвинения воспринял доказательства стороны защиты.
Обвинение предупредили заранее: доказательств нет!
О слабости позиций обвинения в деле егеря свидетельствуют и такие факты. В частности, первый звоночек прозвучал, когда Мурманский областной суд изменил Мих. меру пресечения. Причина? Сроки предварительного расследования идут, а сторона обвинения доказательств того, что обвиняемый – всего лишь заурядный убийца, не представила.
Второй звонок: суды Мурманской области отказали органам предварительного расследования и части отстранения его от должности егеря, ибо утверждение следователя о том, что Мих. может убить кого-то еще, было безосновательным.
Несмотря на то что прокурору фактически открытым текстом намекнули, что доказательств вины Мих. в умышленном убийстве по делу нет, сторона обвинения надлежащих выводов не сделала. Результат: по приговору Мурманского областного суда от 12.02.2016, постановленному на основании вердикта присяжных заседателей, егерь был оправдан.
В апелляционном представлении государственный обвинитель поставил вопрос о его отмене в связи с нарушениями уголовно-процессуального закона, неправильным применением уголовного закона. Автор апелляционного представления фактически признал, что поведение обоих потерпевших было не только противоправным, но и преступным.
Даже после вердикта присяжных государственный обвинитель так и не понял, какой версии ему следует придерживаться:
–Мих. на почве личной неприязни сразу застрелил обоих потерпевших;
–первого застрелил на почве неприязни, а второго – в целях сокрытия первого убийства;
–не смог он и объяснить, в силу каких обстоятельств Мих. – хладнокровный убийца заслуживает снисхождения, о чем он говорил в обвинительной речи и в реплике.
Основные научно-практические выводы
Исторически сложилось, что жизнь, здоровье, личное достоинство человека в правосознании наших граждан далеко не всегда рассматриваются как приоритетные ценности. Отсюда излишняя осторожность как в части признания законным насилия в отношении явного правонарушителя, так и в признании права человека защитить себя, своих близких от насилия, от угрозы такого насилия, разного вида издевательств. Неслучайно прокурор, представляющий интересы государства и общества, по делу Мих. последовательно пытался доказать, что потерпевшие ничего плохого не сделали:
–подумаешь, катались пьяные на машине (никого не задавили);
–ну и что, что были вооружены, но никого не застрелили;
– документы егерю не предъявили, что в этом плохого?
ВС РФ констатирует, что оправданные народом поступили правильно: любые посягательства на наши жизнь, здоровье, честь, достоинство должны получать моментальный и эффективный отпор, иначе поздно будет…