Двинувшись на Москву и волею судеб оказавшись у Полтавы, Карл и подумать не мог, что для него здесь таится угроза. Взятие крепости представлялось ему нетрудной задачей. Ей ли было противостоять армии, овеянной славой ярчайших побед? Если у когото и возникали сомнения, то только не у Карла. «Хотя крепость и не сильна, — осторожничали его приближенные, — но гарнизон в ней крепок…» «Русские сдадутся при первом же выстреле», — отмахивался от них король.
Никто и ничто не могло бы переубедить Карла, решившего овладеть городом даже при видимой нехватке боеприпасов. Именно так, казалось ему, добываются честь и слава. Он вообще мало интересовался деталями. Ему нужно было только знать место, где находится его противник, чтобы прийти, увидеть и победить. Но в Полтаве чтото пошло у Карла не так. Эта «жалкая крепость» целых три месяца отражала «прежестокие атаки» его непобедимой армии и так и не сдалась. Мужество ее защитников не смогли сломить ни ожесточенные натиски, ни тотальные штурмы. Случалось, что шведам удавалось достичь вершин крепостных валов, но каждый раз яростью штыковых атак их отбрасывали назад. И не оказалось у Карла ничего, что смогло бы перебороть эту силу, совсем не казавшуюся значительной: 2600 жителей да 4000 солдат, возглавляемых полковником Келиным.
«А оный комендант добрый отпор чинит», — докладывал Петру Меншиков. «Крепость в зело доброй содержит себя дефензии», — вторил он же через какоето время. А «доброта дефензии» сочеталась у полтавчан и с дерзкими вылазками, с захватами оружия, пленных... Приловчились даже какимто крюком «вынимать из сапов» притаившихся шведов. «Я вижу, что мы научили их воевать», — вынужден был признаться Карл, согласившийся в конце концов и на то, чтобы город сдался на любых условиях, хвалясь в противном случае побить всех до единого. «Тщетна твоя похвальба», — гордо отвечал ему комендант, знавший, что при любых условиях крепость будет продолжать стоять насмерть.
«Там у них много всяких богатств», — прельщал короля Мазепа, но тот и сам видел, что город уже по своему положению только мог бы стать отличнейшей базой, способной обеспечить успех дальнейшего продвижения в глубь России. И потому с середины апреля осада Полтавы сделалась уже очень «крепкой», а к концу этого месяца к ее стенам были подведены и лучшие силы шведов. Стоявшая на другой стороне Ворсклы русская армия, хотя и видела, сколь «утесняемы» полтавчане, а серьезной помощи им до поры дать не могла. И все же вылазки для облегчения положения осажденных предпринимались беспрестанно. В одной из них 7—8 мая (здесь и далее — ст. ст.) русская пехота и конница, переправившиеся через реку, освободили и увели с собой «несколько сот малороссийских людей, которые для всякой работы были загнаны». В другой — в ночь на 15 мая отряду Головина удалось ввести в Полтаву тысячу человек с лишком, раздетых («ради болотных зело глубоких переправ»), но с запасами пороха и свинца. В третьей — было отбито у шведов более тысячи лошадей…
Царь Петр появился у Полтавы только 4 июня. Всю весну он спешно готовил в Воронеже флот, который должен был предотвратить вступление в войну Турции. Когда показали «великость оного» присланному Портой турку, вопрос както сам собой разрешился. Карл и Мазепа получили из Царьграда известие, что «Порта мир с царским величеством желает содержать нерушимо».
К прибытию Петра речь все еще шла только об облегчении положения Полтавы. По мысли Шереметева нужно было для этого переправить «немалую часть» армии через Ворсклу и поставить близ шведов. Они оказались бы в этом случае меж двух огней. Петр расширил план Шереметева. Еще 8 июня он дал знать гетману Скоропадскому, избранному на место Мазепы, что намерен «всеми силами атаковать неприятеля». Дожди, однако, вынудили Петра несколько отсрочить сражение. Дерзкие вылазки меж тем продолжались. Генерал Генскин с 2500 драгун и пехотным полком напал на Старые Сенжары. Город был взят с богатыми трофеями. Оказалось на свободе и множество невольников. К сожалению, около 150 человек спасти не удалось. Русские пришли в Сенжары, когда злодейское убийство пленных было там в самом разгаре.
Тем временем из шведского лагеря пришло важное для Петра известие. В ночь на 17 июня Карлу вздумалось приблизиться к русскому лагерю. Наткнувшись на сидевших у костра казаков, он выстрелил и убил одного из них. Казаки открыли ответный огонь, и одна из их пуль раздробила королю ступню. Перемещаться теперь он мог только на носилках…
20 июня русская армия переправилась через Ворсклу. Решающего сражения уже никак нельзя было избежать, но король все еще упрямо штурмовал крепость. 21-го было два таких штурма. На следующий день был предпринят еще один. Гарнизон защищался отчаянно, потеряв за два дня 1300 человек и растратив последние запасы пороха и ядер. В ход пошли обыкновенные камни, которые подносили женщины и дети. Ими и обломками железа еще заряжали и пушки. Заговорившего о сдаче растерзали сами же жители.
У коменданта Полтавы был тайный приказ от Петра: в случае неудачи армии город сжечь, пушки взорвать и, выведя население, добираться до русского стана. К счастью, приказ этот не пришлось выполнять. 26-го Петр повелел Келину продолжать держаться, «хотя с великою нуждою...». В тот же день он отдал и свой знаменитый приказ армии: «Ведало б российское воинство, что оный час пришел, который всего Отечества состояние положил на руках их… И не помышляли бы себя быть за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за народ всероссийский… Единое бы сие имели перед очами, что сам Бог и правда воюют с нами… А о Петре ведали бы, что ему житие свое недорого, только б жила Россия…»
Еще 24 июня Петр приказал сделать 6 поперечных редутов. 25-го перпендикулярно к ним начали воздвигать еще четыре, чтобы разрезать шведскую армию надвое, но из этих четырех два не успеют достроить. Утром 26-го выяснилось, что к шведам перебежал один унтерофицер. Петр предположил, что он будет предлагать Карлу атаковать через новонабранный полк, и принял необходимые меры. С бойцов полка сняли их приметные «серые мундиры» и переодели в них солдат одного из лучших в армии Новгородского полка.
Перебежчик не только указал на слабое место в рядах русской армии, но и напугал Карла сообщением о подходе к Петру подкрепления в 40 тыс. конницы. На Карла, располагавшего войском в 30 тыс., из которых собственно шведов было только 19 тыс., это известие не могло не произвести впечатления. Действовать нужно было без промедления, и Карл решил атаковать русских этой же ночью, о чем он своеобразно и известил своих генералов, пригласив их уже на следующий день отобедать в шатрах русского царя…
Авангард Меншикова уследил шведов, едва только они вышли из лагеря, так что русская армия не была застигнута врасплох. И все же натиск шведов оказался чрезвычайно стремительным. Казалось, что уже этой первой атакой они хотят обратить передовые русские части в бегство, чтобы потом смять и весь русский лагерь. Конница Меншикова, в подчинении у которого были генералы Боур и Ренне, сопротивлялась отчаянно, отбрасывая противника от редутов, но кавалерию неприятеля поддерживала пехота, и к пятому часу утра шведам удалось захватить два недостроенных редута.
Меншиков к этому времени уже дважды отказывался выполнить приказ Петра об отходе. Он даже осмелился просить у царя несколько пехотных полков, чтобы не дать шведам завладеть остальными редутами. Но не для того Петр их выстраивал, чтобы дать перед ними решающее сражение. Они нужны ему были, чтобы иссяк здесь наступательный шведский порыв, часто решавший исход сражений. Поэтому никаких пехотных полков Меншиков не получил, хотя кавалерийская рубка была жесточайшей. Ренне был ранен, и под самим Меншиковым были убиты две лошади. Генерал Боур оказался самым дисциплинированным. Он в точности выполнил приказание Петра: отошел, и так, что навел неприятеля вначале под огонь редутов, а затем и под фронтальный огонь артиллерии русского лагеря. Но и Меншиков не терял времени. Его конницей был отрезан отряд в 3 тыс. человек. Выручить его шведы так и не смогли…
Главные силы шведов, просочившиеся через редуты, стали собираться для новой атаки. Петр воспользовался возникшим перерывом, чтобы вывести пехоту из лагеря и рассредоточить ее в две линии, одна за другой. Всего полков у Петра было 47, тогда как у шведов — 34. Чтобы не испугать противника, решено было 6 полков оставить в резерве. Шереметев был против, солдаты резервных полков тоже просили допустить их к баталии, но Петр не хотел, чтобы шведы отступили без боя.
Когда к войскам присоединилась кавалерия, то выстроенная линия вновь показалась царю излишне внушительной. 6 драгунских полков было из нее изъято и отправлено к коннице Скоропадского. Шереметев и тут начал было спорить, но Петр прервал его, возразив, что победа не от множественности войск бывает, но от их мужества и помощи Божией… Затем он обратился к войску. «За Отечество и смерть похвальна, — напутствовал он воинов, — а страх смерти в бою — хуже всякой хулы». Прокричав это, Петр пришпорил коня и поскакал к своей дивизии, вручив всю армию Шереметеву.
Первый шведский натиск был необычайно силен и направлен, как и было угадано, более всего на переодетый батальон Новгородского полка. Не обращая внимания на падавших от пуль и картечи, шведы вломились в него сразу двумя отборными батальонами. Сдержать их было чрезвычайно трудно, и в этом месте стал образовываться опаснейший прорыв. Еще немного, и левое русское крыло с 9 полками было бы отрезано. Петр лично примчался исправить дело. Под его командой второй батальон новгородцев и немногие оставшиеся в живых бойцы первого бросились в контратаку, для многих смертельную. Чудом остался жив и сам Петр. Одна из пуль пробила у него шляпу, другая — седло, третья — помяла крест на груди. Невероятным усилием шведы были опрокинуты.
В эти первые полчаса боя все и решилось. Более половины бросившегося в атаку противника осталось лежать у русских позиций. Блестяще действовала не только пехота. Ужасающими были залпы и артиллерии. Глядя на них, Карл, сумевший сохранить к битве порох только для четырех своих пушек, «скрыжал зубами и топтал ногами», но ничего поделать не мог. Чуть не погиб и сам от ядра. Оно угодило в носилки, на которых его переносили, и он ненадолго лишился чувств. Между шведами тотчас распространился слух, что король их убит. Урон, впрочем, не оказался бы очень большим. Король не решился в этот день отдать своим генералам хотя бы одно приказание. Кажется, и у них не было продуманного плана, а был только расчет на стремительность атаки да храбрость воинов.
Они и в самом деле были храбры и умелы, но когда первый натиск не удался, то речи о какомто сражении уже не было. Растерянность у шведов быстро переросла в панику, которой поддался и командовавший войсками фельдмаршал Реншильд. «Ваше величество, наша пехота погибла», — подскакал он к Карлу. «Спасайте короля!» — бросил он тут же и охранявшим Карла гвардейцам.
Преследуемые русскими шведы искали спасения кто в окрестных лесах, кто в своем бывшем лагере. «Яко скот» гнали их во все стороны и не успевавших сдаться безжалостно убивали. К 11 часам утра все было кончено. Первоклассная, едва ли не первая, европейская армия была русскими войсками (всего лишь одной, первой, 10-тысячной линией, вторая так и не вступила в бой) разгромлена в лучшей своей части. Поспешное бегство к Днепру лишь отсрочило взятие в плен оставшейся части. Меншиков настиг убегающий 16-тысячный шведский корпус через три дня и принудил его сдаться. Только Карлу с Мазепой удалось ускользнуть к туркам.
Эти 16 тыс., сдавшиеся у Полтавы 3 тыс., 9 или даже 13 тыс. подобранных шведских трупов — получается, что всей армии Карла XII после Полтавы уже не существовало. В прорубленное в Европу окно уже никто не осмелился бы нагло, по-воровски, вломиться.
* * *
На другой день после битвы царь въехал в Полтаву. Осмотрев укрепления, он спросил у фельдмаршала Реншильда: «Как же вы не смогли овладеть столь слабою крепостью?» «Причиной сему, — отвечал ему тот, — мужество осажденных!» И видно было, что довольная гордость загорелась в глазах у русского государя: и здесь не подвели его в трудный час. Насмерть стояли! За Отчизну! За Россию, Петру врученную!