Когда прямо сейчас меняются и структуры мировых рынков, и базовые правила работы на них, нельзя дожидаться, «когда все устоится». К этому доказательно призывают ученые Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) Дмитрий Белоусов и Олег Солнцев в одном из новых «Тринадцати тезисов об экономике».
Эксперты ЦМАКП справедливо указывают, что сумма изменений в сфере технологий — всепроникающий искусственный интеллект и роботизация, наметившаяся «биотехнологическая революция», в энергетике, в социальных отношениях создают и новые риски, и новые возможности.
«Некоторые игроки смогут этим воспользоваться и „взлететь“, создав новые центры силы. Кто-то — не сможет и начнет необратимо проседать. И в этом полном новизны и конфликтов мире России, чтобы выжить, надо развиваться, строить себя», — считают ученые, предлагая отличное выражение для подзаголовка:
«Не стратегируем мы — стратегируют нас»
Впрочем, замечают они, — и всегда так.
Более конкретно. Условия развития российской экономики, сформировавшиеся в последние годы (ограничения в торговом, инвестиционном и технологическом сотрудничестве, дисконты по экспорту, ограниченный круг стран — надежных партнеров, высокая внеэкономическая нагрузка и т.д.), по мнению аналитиков ЦМАКП, вряд ли качественно изменятся в ближайшие десять — пятнадцать лет, хотя адаптация к новым условиям идет, и довольно успешно.
Но видят они и существенный риск, что эти условия могут начать неуклонно ухудшаться, поэтому без претензии на развернутое описание возможного будущего считают нужным задать самые общие вехи.
Новые ограничения развития
Ученые пишут, что если даже оставить в стороне риски, непосредственно связанные с СВО и «санкционными войнами», ряд ограничений нашего развития будет только усиливаться, а значит, и изменения в структуре и воспроизводстве экономики неизбежны.
К числу таких новых ограничений они относят следующие.
Первое. Уровень геополитического противостояния останется высоким, подталкиваемый исчерпанием старых экономических преимуществ и возрастанием напряженности между старыми и новыми «центрами силы».
Началось все это еще во время кризиса 2008—2010 гг., и процесс лишь нарастает.
Исчерпала себя система «тройного баланса», обеспечившего поступательную, моноцентрическую (по крайней мере, в логике И. Валлерстайна) глобализацию 1990—2000-х гг.:
-
наука (частично ОКР) — в США, производство — в АТР;
-
производство и сбережения (покупка долга) — в АТР, потребление и наращивание долга — в США;
-
часть китайских сбережений трансформируется в «качественные» американские и европейские инвестиции обратно в Китай.
Результатами этого исчерпания стал ряд решений, синхронно принятых в США и Китае. В США — реиндустриальный проект («новый хайтек» + часть машиностроения, химии, металлургия; самообеспечение по энергоресурсам за счет энергоресурсов Канады, сланцевых углеводородов, возобновляемых источников энергии и в перспективе термоядерной энергетики).
В Китае — «высокая индустриализация» с созданием собственной национальной инновационной системы полного цикла (от прикладной и фундаментальной науки до высоко- и среднетехнологического производства) плюс постарение населения, потребовавшее перехода к «обществу среднего достатка» и так называемой «экономике двойной циркуляции», в значительной мере ориентированной на внутренний рынок.
В то же время разрушение глобального финансового баланса привело к «финансовому самообеспечению»: наращиванию долгов во всех основных развитых странах (Китай: долг более 300% ВВП и сосредоточен в плохо контролируемых региональных банках; американские проблемы с госдолгом всем известны), росту пузырей на новых технологических рынках.
Ставший реальным американо-китайский торговый конфликт резко усилил глобальные риски.
Отсюда, делают вывод аналитики ЦМАКП, уровень конкуренции в мире будет только расти. Есть риск, что Китай (и новые, восходящие индустриальные страны Востока) будет занимать «наши» позиции на рынках — причем просто «в силу вещей», совершенно независимых от политических отношений наших стран.
Для России работать в режиме сырьевой/«сборочной периферии» не получится, а вот в режиме разделения компетенций с новыми индустриальными странами — вполне, считают авторы «тезиса».
По их мнению, следует ожидать возникновения центра развития на Среднем Востоке (Турция, Иран, Пакистан — уже, Египет, Алжир, ОАЭ, возможно, КСА — на подходе). Это связано с действием следующих факторов.
Демографический переход. В странах Востока — «второй демографический переход»: рождаемость еще высокая, но снижается, смертность уже низкая (есть инвестиционный потенциал и рабочая сила), урбанизация. Впереди — стабилизация населения и рост спроса на городской тип жизни. Отсюда — спрос на трудосберегающие (возможно, капиталоемкие) технологии, энергетические и экологические технологии.
Геополитика. Страны Востока оказались «выключены» из глобального распределения «геополитических призов» в индустриальную эпоху 1870—2020 гг. При слабеющих «старых гегемонах» для новых игроков возникает пространство экспансии, требующее соответствующего силового обеспечения. Отсюда — необходимость силового обеспечения активной геополитики этих стран, спрос на технологии ИИ, военные, энергетические, финансовые.
Культурные основания. В исламских странах (во всяком случае, в странах шиитского ислама) очень высокий статус приобретет «познание Творца через творение». Это может воспроизвести ситуацию европейского начала Нового времени (ср. «Наука — любимое дитя Церкви»).
Второе. В мире в основе конкурентной борьбы (и силового противостояния) существующих и только формирующихся «центров силы» — бурное технологическое развитие.
Прежде всего речь идет о «технологической перестройке» развитых стран (теперь — и Китая), основанной на новейших цифровых решениях, в том числе их приложениях к производству и транспорту — робототехнике и дронам, а также решениях в сфере энергетики, материаловедения, биомедицины.
«Существенно важно, — считают ученые ЦМАКП, — что процесс намного шире, чем „всего лишь“ формирование качественно новых высокотехнологичных секторов экономики. Одновременно — и это для нашей страны даже еще более важно — происходит комплексная модернизация традиционных, среднетехнологических производств, „облагораживание“ как производственных процессов (кастомизация/индивидуализация продукции, оптимизация логистических процессов на базе „больших данных“), так и пользовательских товаров и услуг (кибер-ассистенты водителя/помощники врачей и т.д.)».
Отражение этого процесса — диффузия высоких технологий предыдущего технологического уклада в развивающиеся страны с дешевыми факторами производства (прежде всего, трудовыми).
Эти два процесса означают резкое ухудшение условий конкуренции для российской продукции. С одной стороны — через формирование новых стандартов, как формальных, так и де-факто, на сколько-нибудь развитых рынках («интернет всего», «интеллектуализация всего» и т.д.). С другой стороны — из-за усиления ценовой конкуренции на рынках, куда будут приходить товары из интенсивно модернизирующихся стран, для нашей страны будет сжиматься и ниша на «нетребовательных» рынках.
Третье. Демография: трудовых ресурсов в экономике, даже с учетом проводимой пенсионной реформы, сколько-нибудь больше, чем есть, не будет (даже в лучшем случае, полагают авторы «тезиса» и отмечают, что пока, по отчетным данным, демографическое развитие идет заметно ниже демографического прогноза Росстата 2020 г.). Новым фактором, обусловливающим дополнительную пенсионную и медицинскую нагрузку на экономику, в перспективе становится постарение населения.
Отсюда — императив для России политики активного стимулирования создания семей и рождаемости.
Четвертое. Углеводородной ренты, по большому счету, тоже больше не будет, считают ученые ЦМАКП.
Они констатируют, что уже сейчас российская экономика не может быть отнесена к числу классических «углеводородных держав», таких как ОАЭ, Саудовская Аравия или Казахстан. Наш уровень поступлений от экспорта нефти на душу населения, даже до начала «коронавирусного кризиса», скорее соответствовал странам с развитой обрабатывающей промышленностью, при этом добывающим собственные углеводороды (США, Канада), чем классическим «нефтяным странам».
«В дальнейшем ситуация разве что ухудшится. Нам предстоит конкурировать на „стоящих“ (или сжимающихся) энергетических рынках в условиях экологической и технологической гонки — причем со странами, изначально находящимися в более благоприятных условиях. Энергосырьевой сектор не будет точкой масштабного извлечения ренты; с учетом прогноза мирового спроса доля поступлений от экспорта углеводородов уже к 2030 г. упадет до 7% ВВП — вдвое меньше привычного уровня», — указывают эксперты ЦМАКП.
При этом они отмечают, что углеродные ограничения/ESG-стандарты в дружественных странах даже выше, чем в ЕС.
Отметим, что это лишь «зачин» в новом «тезисе» ЦМАКП, а тема его такова, что, видимо, «ЭЖ» к нему еще вернется.
Экспорт сырой нефти по странам, долл. США на 1 чел.
|
Страна |
2017 |
2018 |
|
ОАЭ |
5196 |
6936 |
|
Саудовская Аравия |
4036 |
5415 |
|
Норвегия |
6310 |
4874 |
|
Казахстан |
1475 |
2068 |
|
Канада |
1478 |
1805 |
|
Россия |
648 |
896 |
|
США |
67 |
144 |
Источник: ЦМАКП