И вновь Россия на распутье, без устали ищет свой особый путь, пытаясь его обозначить очередной генеральной линией. Сегодня это преодоление финансового кризиса, чуть раньше — удвоение ВВП, а еще раньше — перестройка и ускорение. Линии и установки были всякие и разные. Но реализуется — когда с большим успехом, когда с меньшим — только одна генеральная линия — выживание.
Все начинается с подготовки, с расчистки места для строительства, с котлована, который всего лишь место для фундамента. Но от того, насколько правильно будет организована и проведена эта подготовка, подчас зависит исход строительства. Вот и Андрей Платонов назвал свое произведение «Котлован». Описываемые в нем события можно представить как реализацию генеральной линии конца 1920-х — начала 1930-х гг. «Индустриализация и коллективизация».
Уволенный с механического завода рабочий Вощев устраивается в бригаду землекопов, готовящих котлован для фундамента общепролетарского дома — «будущего неподвижного счастья… куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата». Бригадир Чиклин находит и приводит в барак, где живут рабочие, девочку-сироту Настю. С наступлением холодов землекопы по указанию руководства направляются в деревню для помощи местным активистам в проведении коллективизации и организации «колхоза имени Генеральной Линии». Двое из них гибнут, остальные доводят ликвидацию кулачества до конца, сплавляя на плоту под падающий снег зажиточных крестьян. После этого рабочие возвращаются к котловану. Заболевшая Настя той же ночью умирает, и ее хоронят в этом же котловане.
Люди собрались строить котлован под небывалое здание, в котором начнется новая светлая жизнь. Казалось бы, все они мечтают о счастье, но каждый из них сам по себе.
Автор проекта «тщательно работал над выдуманными частями общепролетарского дома», который становится грандиозным миражом.
Землекоп Сафронов горюет, что костер классовой борьбы уже не греет. «Мы не чувствуем жара от костра классовой борьбы, а огонь должен быть: где же тогда греться активному персоналу», — говорит он.
Вощев пытается понять «тайну жизни», «выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность», ибо без думы люди действуют бессмысленно.
Вот и кузнец не хочет отпускать своего молотобойца с Чиклиным ликвидировать кулаков: «А ты согласовал с активом вопрос? Ведь в кузне есть промфинплан, а ты его срываешь!»
Тем временем котлован разрастался. Он захватил уже овраг. Да и товарищ Пашкин решил огульно увеличить его не вчетверо, а в шесть раз, дабы «угодить наверняка и забежать вперед главной линии, чтобы впоследствии радостно встретить ее на чистом месте, — и тогда линия увидит его, и он запечатлеется в ней вечной точкой».
Землекопы роют котлован под фундамент будущего счастья, являясь несчастными людьми. На первый взгляд смысл их жизни сводится только к тяжелому, изматывающему физическому труду. Но это вовсе не бессмысленное существование. Это существование, страстно жаждущее обрести «всеобщий долгий смысл жизни».
Вощева «в день его тридцатилетия личной жизни» отстранили от работы «вследствие роста задумчивости среди общего темпа труда». Его не может успокоить только то, что вокруг строят дома и в «тех домах будут безмолвно существовать доныне бесприютные массы». Безмолвно человек жить не может.
По Платонову, если человека освободить от мысли, что равнозначно действию более жестокому — лишить возможности мыслить, если всю его богатейшую натуру свести либо к функционированию в какой-то одной узкой плоскости, либо к подчинению, он перестает быть человеком.
Болезнь «только руководящего сознания» опасна и заразна. Особенно если генеральная линия сводится к «работай, а не думай», «не твое дело», «не лезь куда не просят», «делай что говорят». При требовании «всецело подчиниться» люди начинают «блуждать автоматически», «не чувствуя сущности».
Без мысли в ожидании «большого счастья» жизнь «тушится неприметно, без вскрика и боли». Пока не возникнет необходимость выживания. Так, старушка Мавра Кузьминишна Горечихина из рассказа А. Платонова «Мавра Кузьминишна» и поныне служит примером для подражания. Без всяких генеральных линий, оставшись одна после смерти мужа и сыновей, она выбрала свой путь.
Продав «старинный мужнин сюртук, жилетку и шесть пар ветхих валенок, выручила она одиннадцать рублей с пятачком и спокойно зажила себе без попечителей и попрекателей». За 14 лет она не истратила ни копейки. «Если научиться жить у Мавры Кузьминишны, по крайней мере, не будешь растратчиком собственных денег».
Собрала она на дворе плошки и «разводит в них всякий овощ» и «даже цветы „огонек“». Используя бартерные отношения, выменивает она «котлетку и другой питательный продукт, не растущий в плошках» на свой «овощ». «Кроме этих доходных статей, Мавра Кузьминишна сама по себе была ласковая и духовитая бабушка». Вот и приглашали ее соседки в гости, угощали чаем с вареньем и пирогами.
Как пишет А. Платонов, «питалась Мавра Кузьминишна, прожевывая пищу длительно, томя желудок и истекая слюной, чем добивалась высокой полезной отдачи пищи; зимой не выходила из дома без нужды — холод истощает тело. Летом сидела под теплом и сиянием солнца, множа калорийные силы организма, ночами спала глубоко, как будто она рыла могилы и очень устала, и во сне видела сытную мягкую еду и сукна».
Тут и осмысление своего пути, и энергосберегающие технологии, и вполне конкретный успех — сытная пища.
Без осмысления своего пути, без подготовки его начала и даже при глубокой вере, что «все равно счастье наступит исторически», «котлован» разрастается. И вместо него образуются «пожирающая яма» и «свежая пропасть». Они не пригодны ни для какого строительства.