Мало кто откажет Петру I в великости. Сравнивают его даже с былинным богатырем, заслонившим от нас своей огромной фигурой всю Древнюю Русь. Но все ли тут дело в масштабах личности русского царя? Кого вообще называют в России великим? Достаточно ли здесь только одного таланта? Думаем, что нет. Необходимо, чтобы он сочетался еще и с великой работой на пользу Отечеству. «Историческое значение каждого русского великого человека, – справедливо писал в одной из своих работ Н. Чернышевский, – измеряется его заслугами родине, а его человеческое значение – силою его патриотизма». Развивая далее свою мысль, Чернышевский определяет патриотизм как «страстное, беспредельное желание блага Родине». Чтобы показать, что имеется здесь в виду, он называет и «идеал патриота» – Петра Великого! Думаем, что с выбором образца Чернышевский не сделал ошибки. Не было у нас другого такого человека, у которого, как и у Петра, каждая минута, каждый шаг были бы пронизаны заботой об Отечестве. Все бросалось им на алтарь государственных нужд. Даже и сына собственного он не пожалел.
«Ты, – укоряет царевича Петр, – ненавидишь дел моих, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю, и, конечно, по мне разорителем оных будешь». Угрожая сыну лишением наследства, он предупреждает его и о серьезности намерений: «И не мни себе, что я сие только в устрастку пишу: воистину исполню, ибо я за мое Отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть».
Другой пример, который здесь вспоминается, – это известное письмо Петра из окруженного турками русского лагеря. Полагая, что может оказаться в плену, он предупреждает сенаторов, чтобы они в этом случае не почитали бы его царем и ничего бы не исполняли, покамест сам он не явится меж ними...
Может показаться, что очевидный, образцовый патриотизм Петра не очень-то стыкуется с его взглядами на быт и нравы Московского государства. В них подозревают его нелюбовь к России. Но такой упрек, по мнению историка и правоведа К. Кавелина, всего лишь «странное недоразумение». «Как, – пишет он, – подозревать Петра в нелюбви к России, когда он посвятил все свои силы, весь свой труд, всю свою жизнь на то, чтоб она стала, какой ей следовало быть, по его убеждению? Нельзя работать неустанно, всю жизнь, без веры в дело, без любви к нему».
Таким же «странным недоразумением» является и мнение о желании Петра перейти во всем на иностранные порядки. Да, ряд его преобразований имел вид заимствований. Но производились ли такие заимствования бездумно; без существенных изменений; без видимой нужды наконец? Нет, далеко не все нравится Петру и за границей. Всматриваясь во все, что могло бы послужить на пользу России, он напрочь отвергает то, что могло бы пойти ей во вред. «Добро, – говорит русский царь, – перенимать у французов художества и науки, а не перенимать их нравы!»
Вспомнят еще и об иностранцах, служивших Петру в России. Да, он приглашал их на службу, но все это от отсутствия собственных мастеров. И стоит ли напоминать, что непременным условием для каждого принятого иностранца было обучение умению русских людей и что дорожил Петр только теми из приглашенных, кто служил России со всем возможным старанием. Прочие же имели возможность ознакомиться и с хорошо известной вещицей Петра. Когда в токарной у него вышел спор между русским мастером Нартовым и англичанином, он не задумывается, чью сторону взять. «Слушай, – строго внушает англичанину государь, – ты – наемник, а он мой! Так что вперед не шали, когда русский хлеб есть хочешь, иначе попотчую вздорного гостя дубиной».
Нельзя обвинять Петра и в насильственном похищении у народа некоего самобытного начала. Вот любопытное суждение об этом одного из «ниспровергателей национальных святынь» П. Чаадаева. «Было время, – пишет он в одном из писем, – когда я думал, что тот великий катаклизм, который мы именуем Петром, отодвинул нас назад, вместо того чтобы подвигнуть вперед... Ознакомившись с делом ближе, я изменил свою точку зрения. Теперь я уже не думаю, что Петр Великий произвел над своею страной насилие, что он в один прекрасный день похитил у нее национальное начало, что брошенные в пространство этой исполинской рукой мы попали на ложный путь... Правда в том, что Россия отдала в руки Петра Великого свои предрассудки, свою дикую спесь, некоторые остатки свободы, ни к чему ей не нужные, и ничего больше – по той простой причине, что никогда народ не может всецело отречься от самого себя...»
«Ничто великое или плодотворное, – пишет Чаадаев в другом письме, – в порядке общественном не появляется, если оно не вызвано настоятельной потребностью, и социальные реформы удаются лишь при том условии, если они отвечают этой потребности. Если бы Петр Великий не явился, то, кто знает, может быть, мы были бы теперь шведской провинцией...»
С «дикой спесью» – это, пожалуй, излишне резко, с «остатками свободы» и «шведской провинцией» – пожалуй, что и сомнительно, но в целом не будем спорить: не похищал Петр у народа «национальное начало». Чтобы понять это, следует лишь заглянуть в книгу «О скудости и богатстве» современника Петра И. Посошкова, которого даже при всем желании нельзя отлепить от народа. Тот не только был сторонником Петра, но и шел в своих предложениях много далее.
Критикам петровских реформ полезно было бы ознакомиться и с другой книгой, тоже вышедшей в нашей серии, – «Политикой» Ю. Крижанича, написанной еще при отце Петра. Не только о Европе и России, не только об усилении армии, не только о промышленности и торговле идет там речь, но даже и о том, что считают выдумкой Петра, – о бородах и кафтанах. Хорват Крижанич, болевший за славян и Россию, считал русскую одежду едва ли не самой худшей. По его мнению, «мерзкий и непристойный вид волос, бороды и одежды», не способствуя «ни ловкости, ни свободе», делал русских людей более похожими «на лесных дикарей, чем на храбрых воинов». Сознавая, что здесь придется царю менять вековые привычки, Крижанич заранее готовит ему оправдание. «Если кто скажет, – говорит он, – что не подобает нарушать старых обычаев, то ему мы ответим: не годится сохранять и старых заблуждений!» Будто и не Алексею Михайловичу, а специально Петру написано!
* * *
Необыкновенный толчок, произведенный Петром, возможно, оказался чересчур сильным, болезненным, но произведенная Петром хирургическая операция была жизненно необходима, как операция во спасение государства! Спасти государство, спасти самобытность России можно было только укрепив ее, поставив ее в один ряд с технически самыми развитыми странами мира. Определившись с этой, основной, своей целью, Петр все подчинил ее достижению. И в этом смысле его неутомимое служение государству нельзя назвать иначе как подвигом, высочайшим образцом для всякой власти. Власть есть великий и бескорыстный труд служения родному Отечеству – вот один из главных его заветов!