Утром 6 июля он явился в ЧК, попросил пустой бланк в канцелярии и, удалившись в один из отделов, напечатал на нем следующее: «ВЧК по борьбе с контрревол. уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Рев. Трибун. Николая Андреева войти непосредственно в переговоры с господ. германским послом в России…» Подписи он подделал. Заместитель Дзержинского, левый эсер Александрович, не без колебаний поставил на мандате печать ВЧК.
Перед тем как направиться на дело, ему необходимо было заехать на квартиру «одного из членов ЦК» партии левых эсеров (ПЛСР). Подчиненный ему фотограф Андреев был уже там. Здесь они получили последние указания, револьверы и бомбу. Теперь можно было ехать в посольство. «Вот вам револьвер, — приказал он ни о чем не догадывавшемуся шоферу, — и езжайте тихо. Когда остановимся, не выключайте мотора. Если услышите выстрелы — не пугайтесь. Сидите и ждите». На всякий случай взяли с собой еще одного водителя из отряда ВЧК Попова. Этот, кажется, был в курсе и имел при себе бомбу. Им отворил немец-швейцар, и он предъявил ему заготовленный мандат. Их попросили подождать, и вскоре к ним подошли два господина, советник посольства и переводчик.
«Вы от Дзержинского?» — «Да». Их оглядели. Один был смуглый брюнет, похожий на анархиста. Усы, борода, огромная шевелюра, с виду лет 30—35. Представился Блюмкиным. Другой рыжеватый, с маленькими усами и горбинкой на носу. Тоже лет 30. Андреев. Когда все уселись около стола, Блюмкин заявил, что ему необходимо переговорить с графом лично. Требование свое он повторил несколько раз, сославшись на строгое предписание Дзержинского. Один из вышедших к ним сказал, что в качестве первого советника уполномочен вести любые переговоры, но Блюмкин настаивал.
Советник покинул приемную и вскоре вернулся в сопровождении Мирбаха. Увидев его, Блюмкин полез в портфель и вынул кипу бумаг. «Я должен, — сказал он, — переговорить с вами, граф, по поводу некоего Роберта Мирбаха, вашего родственника, за которого вы ходатайствовали перед ЧК. Роберт замешан в шпионаже. Мне необходимо получить разъяснения…» «Но я ничего не имею общего с упомянутым Мирбахом, — отвечал посол, — а в чем, собственно, вопрос?» — «Через десять дней его дело будет рассматриваться Трибуналом». «Думаю, — прибавил Андреев, до того молчавший, — графу будет интересно узнать, какие меры будут приняты со стороны Трибунала?» «Да? — присоединился к вопросу Андреева Блюмкин, и, по всей видимости, это был сигнал для начала действий. — Это я вам сейчас покажу», — продолжил Блюмкин...
Его звали Роберт
«Дело Роберта Мирбаха» родилось из самоубийства в одной из гостиниц шведской актрисы. ВЧК арестовала всех «подозрительных» постояльцев, среди которых (случайно или нет?) оказался и Роберт Мирбах, фамилия которого конечно же обратила на себя внимание. Доставленный в ЧК для допросов, он был вскоре объявлен пленным австрийцем и родственником немецкого посла. Есть, правда, версия, что арестованный был не кем иным, как обрусевшим немцем, исполнявшим должность «члена Совета по хозяйственной части Смольного института» и, разумеется, известным большевикам. Возможно, что только с назначением графа Мирбаха послом в Россию о нем и вспомнили.
Так или иначе, в датское консульство, занимавшееся делами австрийских пленных, пошел запрос из ЧК. Начались переговоры, на которых, естественно, возник вопрос и о родственных отношениях двух Мирбахов. Датское посольство связалось с немцами, и там наживку схватили. И двух дней не прошло, как в руках ЧК оказался документ из немецкого посольства с признанием арестованного офицера за родственника посла. Видно, надеялись, что с такой бумагой его немедленно освободят. Однако не тут-то было. Дело «племянника посла» как-то уж очень быстро превратилось в дело самого посла. Украшением его была полученная (любопытно как?) от Роберта Мирбаха расписка с обязательством сообщить в ВЧК секретные сведения о Германии и германском посольстве в России.
Пришлось повозиться
«Это я вам сейчас покажу», — продолжил Блюмкин и опустил руку в портфель. Выхватив револьвер, он сразу же выстрелил сперва в графа, а потом и в его помощников. Все трое инстинктивно пригнулись. Блюмкину показалось — упали, но он промазал. Посол вскочил и бросился из приемной. Андреев рванулся за ним, догнал и бросил под ноги бомбу. Она не взорвалась. Тогда, сбив Мирбаха, Андреев вытащил револьвер и выстрелил графу в затылок. Блюмкин меж тем схватил неразорвавшуюся бомбу и метнул ее навстречу начавшим сбегаться сотрудникам. Послышался оглушительный взрыв.
Через мгновение из окна первого этажа здания выпрыгнул человек. Лихо перескочив через забор, он бросился к поджидавшему автомобилю. Вслед за ним выпрыгнул из окна и другой, с длинными распущенными волосами. Этот, кажется, повредил при прыжке ногу. Часовой открыл по нему огонь и, как потом оказалось, сумел беглеца ранить. Как-то сумев преодолеть железный забор, и этот кубарем свалился в автомобиль.
Место за рулем к тому времени занял шофер из отряда Попова. Оказалось, что и направлялись в отряд. Там выяснилось, что не все прошло гладко. В посольстве осталось удостоверение с фамилиями террористов и портфель с делом Роберта Мирбаха. Впрочем, может, все это так и задумывали. Было ясно, однако, что за Блюмкиным и Андреевым очень скоро придут. «Представитель Трибунала» как-то сразу незаметно исчез. С Блюмкиным пришлось повозиться. Его остригли, переодели в солдатское платье и спрятали в лазарете.
Почему?
О странной возне в ВЧК с австрийским офицером в Берлине вспомнили сразу же после убийства посла, и очень скоро в советском полпредстве стало известно, «что германское правительство не сомневается, что граф Мирбах убит самими большевиками». Очевидной теперь казалась и мысль, что покушение готовилось заранее. По версии Блюмкина, правда, все произошло чуть ли не спонтанно. Вечером 4-го его пригласил для беседы «один из членов ЦК» и сообщил, что ЦК ПЛСР решил убить Мирбаха, чтобы поставить правительство перед фактом разрыва Брестского договора. Блюмкину приказано было сообщить необходимые сведения. «Чего там сообщать, — ухватился Блюмкин за предоставившуюся возможность, — я и убью!»
Подошли, сказали, он согласился убить… Как-то все слишком уж просто. Без ответа на тысячи недоуменных вопросов. Как такой молодой человек (только с виду 30, а на самом деле 18, максимум 20, лет), с подмоченной репутацией (что-то там было с реквизированными деньгами), смог попасть на работу… в ВЧК, где ему поручили… заведовать секретным отделом «немецкого шпионажа»? Как его, эсера, противника Брестского мира, могли допустить до дела Роберта Мирбаха? Как ему, уже отстраненному в начале июля от должности (из-за поступившей на него от О. Мандельштама жалобы на террористические замашки), могли выдать из сейфа упомянутое дело? Почему Дзержинский, которого немецкое посольство дважды извещало о готовящемся теракте, которому говорили, что в нем замешаны и члены Комиссии, не предпринял никаких решительных действий?
Почему еще члена ЦК ПЛСР Александровича, менее виновного, чем Блюмкин, Дзержинский расстрелял, а последнего не только реабилитировали, но и вновь загрузили высокоответственной «секретной» работой. Почему Троцкий так не хотел выдачи Блюмкина немцам, что даже придумал особый план предотвращения этого? Почему, наконец, так сильна была связь между ними, что Блюмкина даже угроза ареста (смертельная!) не заставила отказаться от выполнения поручения опального Троцкого?