Вначале декабря 1942 года в самый разгар битвы под Сталинградом в командном пункте 64-й армии разгорелся нешуточный спор. «Гитлер уверяет, что немецкие солдаты, особенно офицеры, никогда не сложат оружия перед русскими! Нам надо заставить их сделать это. Силой оружия и силой слова! — доказывали работники отдела спецпропаганды. — Этим мы сохраним жизнь наших людей, спасем тысячи немецких солдат и нанесем удар по престижу вермахта и самого Гитлера! Главное сейчас — не упустить момента растерянности, охватившей окруженных...» «Их легче уничтожить, чем пленить! — возражал пропагандистам генерал М. Шумилов — Конечно, много помогают нам немецкие коммунисты. Стараются вразумить своих соотечественников, помочь им уйти от смерти, но... Приходят только одиночки и небольшие группы!» «Солдаты не вышли из повиновения офицеров, — поддержал командующего кто-то из офицеров. — Нужно давление извне!»
Неожиданно спор был прерван вошедшим адъютантом, сообщившим о захвате большого количества тюков со сбитых вражеских самолетов. В них оказались… посылки для немецких солдат к Рождеству! Сувениры, семейные фото, плиточки шоколада, множество открыток с пожеланиями «беречь себя ради детей и семьи», «скорого возвращения домой». Поневоле русские офицеры испытали что-то вроде умиления. «Это не может не сработать! — вдруг раздался голос подполковника Головчинера, одного из лучших организаторов пропаганды. — Представьте себе, они сейчас на грани жизни и смерти, а тут эти посылки! Мы обязательно должны постараться, чтобы почта была доставлена по назначению!»
Многие из присутствовавших на совещании политработников помнили еще необычайный успех под Москвой, когда те же «рождественские мотивы» были использованы в агитационных радиопередачах и листовках. Захваченные в плен немецкие солдаты рассказывали потом, как защемило у них сердце от «новогоднего поздравления» русских, как захотелось им «поскорее очутиться дома, в кругу семьи», бросить все, «забыть о войне, окопах, морозах»…
Ту же тактику решили применить и к 300-тысячной группировке генерала Паулюса, накрепко запертой в сталинградском котле. Было предложено использовать немецкие открытки «Счастливого Рождества!», дополнив их выписками из писем родных. «Сберечь себя для детей и семьи», «возвратиться домой» означало лишь одно: капитулировать, сдаться в плен, получив все необходимые гарантии: «Плен — это еда, тепло, медицинская помощь».
Кто-то из политработников предложил напомнить немцам в листовках и о прошлогоднем обещании Гитлера «закончить войну к Рождеству и вернуть своих верных солдат к семейному очагу», сопроводив это обещание неутешительными фактами: война в полном разгаре, а полмиллиона германских жен и детей остались вдовами и сиротами!
Ад на земле
Операция по агитации вражеской армии получила неофициальное название «Рождество под Сталинградом», а все задумки и наметки были переданы для профессионального оформления нескольким литературным работникам. Одновременно к «рождественской агитации» стали готовить старших инструкторов политотделов всех армейских подразделений. К работе подключились и видные писатели-антифашисты.
Над вражеской территорией теперь постоянно парили русские самолеты, часто сбрасывая на головы врага не бомбы, а тонны листовок. Это были и выписки из сообщений Совинформбюро, и фрагменты карт, наглядно иллюстрирующих безвыходность положения немцев, а также «пропуска в плен» с красноречивой надписью на немецком языке, гарантировавшей «содержание согласно международным регламентациям, лечение больных и раненых». Одновременно сотни машин с громкоговорителями разъезжали по граничным рубежам немцев. На чистейшем немецком языке те могли слышать своих соотечественников, многие из которых были солдатами, сдавшимися в плен. Но иногда для пущей убедительности «часы агитаций» менялись на массированные артиллерийские атаки. Реактивные минометы, гаубицы, авиация утюжили огнем позиции немцев, напоминая им, что у Красной Армии есть не только «пряники», но и «кнут».
И все же немцы продолжали надеяться на чудо. «Фюрер нас не предаст! Он пошлет нам на помощь танковые армии!», «Нам обещали помощь, и мы будем держаться!» — писали солдаты родным и любимым. «Милая! Я надеюсь, что наша армия высвободит нас из котла, а пока я буду отважно защищать нашу крепость!» Скоро, однако, вера немецких солдат в быстрое освобождение оказалась сильно подорванной. Армия Манштейна так и не смогла разорвать кольцо блокады, понеся тяжелые потери в боях с танковыми силами русских. 200 подбитых танков, тысячи убитых — такой была цена неудавшейся попытки деблокирования.
Так растаяли последние надежды у многих из окруженных. Успехи пропагандистов теперь превратились в феноменальные. Войска союзников — итальянцев, венгров, румын — сдавались уже чуть ли не целыми дивизиями. В конце ноября всего за неделю сдались в плен свыше 30 000 румын, в том числе 3 генерала и 130 высших офицерских чинов. Не покинуло мужество лишь немецких солдат, убежденных геббельсовской пропагандой, что русские готовят им «казни и пытки в концлагерях».
Ожидание неминуемого возмездия заставляло их проявлять чудеса стойкости, драться с отчаянностью загнанного зверя. Чтобы избежать лишних жертв, русское командование пошло на беспрецедентный шаг, разрешив отпускать в стан врага захваченных пленных, согласившихся выступить в роли агитаторов. Им легче было уговорить друзей и однополчан сдаться. Прочитав полученные от них листовки с обещанием сохранения жизни и возвращения домой, немцы выбирались из окопов теперь уже целыми группами, держа в поднятых руках белые флаги.
Под влиянием происходящего даже самых стойких из немецких солдат начали мучить сомнения. «Сталинград — это ад на земле!», «Здесь никто не уйдет от своей судьбы!», «Приходится благодарить Бога за каждый час, что остаешься в живых!» — выплескивали они охватившее их отчаяние в пронзительных письмах.
«Мы переживаем здесь большой кризис, — пишет своей жене командир одной из немецких дивизий, — положение критическое… дело похоже на то, что было год назад под Москвой». А вот показательные строчки из одного дневника: «Битва за Сталинград близится к концу… Враг громит ураганным огнем из орудий всех калибров… Самолеты появляются группами по 36 штук… Изготавливаем белые флаги!»
Когда весть о массовых сдачах в плен стала известна Паулюсу, он пришел в неописуемую ярость. «Расстреливать всех изменников и паникеров без промедления», — издал он приказ по подчиненным ему войскам. В отношении же уже сдавшихся в плен прозрачно намекнул, что «их имена навеки покроются позором», что родственникам их в Германии «придется несладко». Последовавшие вслед за тем показательные расстрелы убедили немецких солдат в серьезности намерений командующего.
Сдачи в плен прекратились. Одновременно среди германских солдат распространился слух, что «любимый фюрер» готовит им к Рождеству «приятный сюрприз». Речь, несомненно, шла об очередной попытке прорыва русской блокады. И мысль о скором освобождении приятно убаюкивала теперь даже самых отъявленных скептиков… «Появилась надежда на лучшее», — запишет в дневнике генерал Кромель, уже готовившийся пустить себе пулю в лоб…
Тихая ночь, святая ночь!
На небе сияли зимние звезды, трещал сорокаградусный мороз, а в окопах и блиндажах жались друг к другу немецкие солдаты. Уже много дней шел шквальный обстрел их позиций, многие товарищи их остались лежать непогребенными в траншеях. Но накануне Сочельника наступила необычная тишина. Кто-то, ободрившись, играл на губной гармошке, кто-то торопливо открывал консервы. Кое-где появились даже вино и шоколад, принесенные офицерами и давно уже ставшие редкостью. Они пили и ели, произносили тосты за погибших друзей, за родных и близких, но почти никто — за победу…
«Благослови, Господи, немецкий вермахт, призванный к тому, чтобы хранить мир и защищать домашний очаг, — торопливо начал читать капеллан обязательную молитву. — Благослови особенно нашего фюрера и верховное командование во всех делах, им данных!..»
«Тихая ночь, святая ночь!» — нестройно запели солдаты старый Рождественский гимн.
Но вдруг, словно ответом на эти песнопения и молитвы, тихое полуночное небо раскололось от адского звука русских гаубиц и «катюш». Мощь обрушившихся снарядов была так велика, что не спасали даже толстые бетонные стены. «Никогда русские так остервенело не расстреливали нас, как в эту Рождественскую ночь!» — вспоминали потом оставшиеся в живых воины вермахта. «Наша дружба скреплена железом и кровью», — писали немецкие солдаты в письмах и на стенах, оплакивая погибших товарищей.
И казалось, что только в одном месте еще теплилась надежда. Маленькая комнатка, а в ней прямо на стене — Мадонна с Младенцем, написанная накануне Рождества священником и врачом Куртом Ройбером на обороте старой советской карты, найденной им в подвале. Каждого немецкого солдата эта икона словно пронзала своими лучами, будила от греховного сна, заставляла задуматься. Многие плакали, читая надпись на ней: «Свет, Жизнь, Любовь…». И каждый, кто входил в комнату, при взгляде на нее поневоле начинал вспоминать, сколько горя и зла принес он этой земле, сколько невинной крови пролил на ней.
Многие утешали себя, что они лишь хотели принести освобождение от «красной чумы», что мечтали вернуть русскому народу христианскую веру, попранную большевиками. Но были и те, кто в праздничные дни мучился тяжелыми сомнениями, поверяя их письмам и дневникам: «Почему?! За что Бог оставил нас?!», «Может быть, все случившееся с нами — Божие наказание?» Переходил от веры к неверию: «Я утратил веру в Бога, оставившего нас подыхать в этом котле!», «Я больше не верю в Бога, он предал нас!», «Нет, отец! Бога не существует, или он есть лишь у вас — в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, но в Сталинграде Его нет!»
Горечь Рождества, нарушенного русскими пушками, стала еще невыносимее от пришедшей вести о полном провале последней, самой отчаянной попытки деблокировать окружение извне... Русские пропагандисты быстро донесли до немецких солдат чудовищные цифры потерь. Не ослабляя своей хватки, три раза в неделю они обрушивали на немцев листовочный дождь.
И раз за разом гитлеровцы узнавали «о сужении кольца», «о растущих потерях в окруженной группировке», «об увеличении числа раненых и обмороженных, не получающих должного ухода и лечения», «о надвигающемся голоде». Все это иллюстрировалось подробными схемами, картами, фотоснимками...
Настоящей «бомбой» стала листовка с выдержкой из секретного приказа фюрера, предписывающего «готовить к переброске в Германию персонал штабов», сопровождавшегося соответствующей припиской: «Генералы и офицеры удирают, а вас, солдат, оставляют на гибель! Берите судьбу в свои собственные руки! Силой заставляйте офицеров сложить оружие! Посылайте к нам своих делегатов с предложениями о сдаче в плен!»
После того как фельдмаршал Паулюс, обласканный Гитлером, гордо отверг предложение русского командования о капитуляции, началась операция по полному уничтожению окруженной группировки противника. Сопротивление гитлеровцев было ожесточенным, но часто бывало теперь, что ворвавшиеся в укрепления русские воины встречали их с уже брошенным на землю оружием.
В дрожащих руках немецкие солдаты держали советские листовки и «пропуска военнопленных», крича запоздалое: «Гитлер капут!»