Когда интересы страны и ее народа отошли для беспутной власти на второй план, когда, запутавшись в заговорах и интригах, готова она была уступить русский трон всякому безродному самозванцу, когда повсюду в России воцарились грабежи и насилие, когда изнывала она в бессилии, истерзанная натисками безжалостных врагов, когда предательства и измены стали обычным делом, именно Русская Церковь устами лучших своих представителей призвала народ к единению и борьбе за сохранение государства и православия. Именно ей удалось остановить разложение, охватившее общество, сплотить народ, предотвратить гибель России. Пламенными речами, примером собственной подвижнической жизни и рядовые служители, и высшие иерархи смогли вдохновить русских людей на подвиг спасения Отечества. Многие заплатили за это дорогой ценой. Был замучен поляками патриарх Гермоген, были убиты сотни иноков захваченных русских монастырей. Но доброе семя, брошенное в землю, дало и добрый плод. Благодаря не власти, не усилиям сверху, но самоотверженности Русской Церкви и вдохновленному ею народу удалось сохранить Россию, преодолев и гибельные смуты, и всякие нестроения.
Потомок древнего дворянского рода (его предок крушил врагов полуторапудовой палицей), он с самого раннего возраста готовился к царской службе. Начав ее при Иване Грозном, к 90-м годам XVI в. Аверкий достиг довольно высоких чинов, но при царе Федоре по каким-то темным делам вся его семья подверглась опале. Сам он оказался в Соловецком монастыре и либо там, либо в Троицкой лавре, по всей видимости, добровольно постригся с именем Авраамий.
Многочисленные таланты его в монашестве не угасли, но, напротив, сильно развились, так что короткое время спустя мы видим его уже управляющим приписным к лавре Свияжским Богородичным монастырем, а в 1601 году ему доверят управление Троицким подворьем в Москве. На этой должности он проявит себя столь умелым и ловким администратором, что при вступившем на престол Шуйском в его попечение передадут и все огромное хозяйство Троице-Сергиевой лавры.
250 сел, 500 деревень, многие тысячи десятин земли, десятки тысяч крестьян… Получив все это в распоряжение, многие растерялись бы, не зная, что предпринять, но не Авраамий. С новыми обязанностями он справлялся чуть ли не играючи, сумев и в глазах Шуйского, и в глазах церковного начальства возвыситься так, что без его советов не принимались никакие важные решения. Во время осады Москвы тушинским вором имя Палицына прославится и в народе. Разрешив продавать зерно из амбаров лавры, он сумеет сбить цены на хлеб, взвинченные вступившими в сговор торговцами.
После свержения Шуйского боярство надумало пригласить на русский престол королевича Владислава. Чтобы обговорить необходимые для того условия, к осаждавшему Смоленск польскому королю было направлено из Москвы посольство, в котором оказался и Палицын. Часть послов за упрямство была взята Сигизмундом в заложники, другая часть, по отзывам многих, повела себя изменнически. Сомнительным кажется и поведение Авраамия. Богатыми дарами и тысячью любезностей он сумел так обольстить польского короля, что не только был назван им «верным Его Величества богомольцем», но и добился для своего монастыря права на получение значительных денежных средств. Пообещав от лица настоятеля и братии лавры «за государя и сына его Бога молити», троицкий келарь не забыл и о своих родственниках, вытребовав у короля для одного из них поместье и чин стряпчего.
Такое «лукавство Палицына» мало кому пришлось по душе. Про него даже стали говорить, что «это не келарь, а король». Но вернувшегося в Москву Авраамия сразу же будто подменили. «Позабыв» верноподданнические клятвы «еретику Сигизмунду», Палицын убедил патриарха Гермогена в коварстве поляков, «замысливших погубить православие». А вслед за тем организовал и рассылку патриарших грамот с призывом: «Стоять и помереть за православную веру!»
Подошедшее к Москве первое ополчение под водительством Ляпунова Авраамий встретит со святой водой и большими надеждами. Но не впадет в уныние, когда надеждам этим не представится сбыться. После мученической кончины патриарха и гибели Ляпунова он уже сам вместе с настоятелем лавры, архимандритом Дионисием, станет писать послания о «многоплачевном конечном разорении Московского государства» и о необходимости очистить Москву от поляков.
Не можем без казаков!
Деятельная натура Авраамия не хотела довольствоваться одними словами. Получив известие, что второе ополчение никак не может выступить из Ярославля, в то время как к Москве с помощью засевшим в Кремле полякам движется литовский гетман Ходкевич, он спешит встретиться с князем Пожарским, чтобы уговорить его действовать незамедлительно.
Летописи не сохранили сведений, о чем говорил с князем примчавшийся из монастыря в Ярославль Палицын. Скорее всего речь у них шла и о Ходкевиче, и о стоявших подле Москвы отрядах казаков Трубецкого и Заруцкого, многие действия которых смущали Пожарского. Он не полагал нужным объединяться с ними. Дионисий же с братией верили в возможность общего подвига в защиту русского государства, в котором равно могли бы участвовать и казаки, и земцы. Такой же была и позиция Авраамия, сумевшего к тому времени приобрести авторитет среди казачьих атаманов…
Пожарский успел к Москве как раз к приходу Ходкевича. Но отношения его с казаками так и остались натянутыми. Три дня действовали русские силы разобщенно и чуть было не проиграли сражение. «Где же твои казаки, почему не помогают нам? Трудно нам обойтись без их помощи!» — с гневом спросил у Палицына Пожарский, призвав келаря с совершаемого в этот момент молебна о победе над врагом.
И пришлось Авраамию, оставив молитвы и забыв о старых годах, поспешить к казакам, чтобы уговорить и их идти на противника. «Вы первые крепко стали за веру и истину, приняв на себя многие раны, претерпев и голод, — увещевал он воинов Трубецкого, отыскивая их в разных местах, в том числе и самых опасных. — Так что же теперь? Неужели оставите то доброе дело, которое от вас и началось?! Идите и сражайтесь именем Сергия. И Бог не оставит вас!»
Услышав жалобы от «поиздержавшихся» и «ранами и студом покрытых» казаков на отсутствие жалованья, Палицын пообещал им огромную по тем временам сумму — тысячу рублей, предложив в залог богатые ризы и золотую с камнями церковную утварь. Брать подобный залог было бы большим грехом, но казаков тронула готовность лавры отказаться от любых своих сокровищ, лишь бы помочь родному Отечеству.
Пообещав, что «не победивши врагов не возвратятся», они бросились в бой, воодушевляя друг друга и ополченцев громкими криками: «Поспешим, братья, постоять за христианскую веру!» Одновременно пришелся на поляков и удар «трех сотен детей дворянских», взятых у Пожарского Мининым. Начавшие уже было праздновать победу поляки, не выдержав совместного натиска «и казаков, и земцев», бросились в бегство, а вместе с ними бежал с поля боя, «браду свою кусая зубами и царапая лицо свое руками», и храбрый гетман Ходкевич.