Действия русских матросов и солдат во время Крымской войны воспринимались как чудо. Но если вспомнить о том, до какой степени они обворовывались, то их подвиги покажутся еще более удивительными! Неисчислимые запасы одежды и продовольствия уже по пути к Севастополю расхищались до такой степени, что только руками разводи.
Трудно поверить, но разворовывались и деньги. За них приходилось оставлять финансистам определенный процент. «Нужны деньги — заплати! — растолковывал один из интендантов неопытному офицеру. — Ведь я не с нищего пользуюсь. Ваши командиры не проценты, а едва не рубль за рубль получают!»
Рубль за рубль! И только деньгами! Настоящая оргия воровства! Тут бы и пожалеть Петра Федоровича Брока, министра финансов, из всех сил старавшегося изыскать необходимые на войну средства. Но у большинства современников не то что сочувствия, даже слов понимания ему не нашлось. В лучшем случае сравнивают его министерский портрет с «совершенно гладким местом, как у майора Ковалева от сбежавшего носа», в худшем (как в словаре Граната) говорят о нем как об «устроителе хаоса», масштабы которого превзошли даже «бедственное время Гурьева» (о Гурьеве см. «ЭЖ» № 39, 2006).
Не принимали не только политики Брока. Удивлялись уже самому его назначению на пост министра. Если и упоминали его фамилию как кандидата, то неизменно и прибавляли при этом: «Хорош Брок, да будет ли от него прок?» Все еще очень хорошо помнили историю его ухода из канцелярии Комитета министров. Председатель комитета захотел сменить Брока на более способного чиновника и упросил бывшего тогда министром финансов Вронченко взять Петра Федоровича к себе...
Развитие этой истории оказалось еще более удивительным. Когда вскоре здоровье старика Вронченко совсем расстроилось, ему подсунули на подпись бумагу, составленную вроде бы Броком и директором канцелярии министерства Гревеницем (за нечистоплотность прозванного Гривенником) с просьбой к государю о назначении Брока министром, а Гревеница — его заместителем (товарищем). Был слух, что и подпись за Вронченко они сами подделали. Не сомневались во всяком случае, что «старик не знал, что подписывал». Как бы там ни было, «просьба умирающего» в отношении Брока была исполнена. Государь назначил его вначале управляющим (
Вот такая странная парочка из «пианиста» Норова и тоже плохо знакомого с финансовыми теориями Брока (по первой специальности — мостостроителя) и оказалась во главе одного из решающих министерств накануне Крымской войны.
Печатный станок
С назначением Брока на пост министра модным стал каламбур: «Видно, плохи наши финансы, когда решили прибегнуть уже и ко Броку (к оброку)». Финансы и в самом деле были невообразимо плохи. Собираемых доходов не хватало и на обыкновенные расходы: в мирный
Чтобы раздобыть их, у Брока было лишь три способа действий: выбрать деньги вкладчиков из государственных кредитных установлений (Заемного и Коммерческого банков, Сохранных и Сберегательных касс); прибегнуть к заграничным займам и, как само собой разумеющееся, — запустить печатный станок.
Брок использовал все эти возможности. Около 100 млн он занял за границей. На 400 с лишком млн выпустил кредитных билетов. А остальное позаимствовал из вкладов кредитных учреждений. Каждая из осуществленных мер в перспективе грозила обернуться неприятными последствиями, о которых, разумеется, помнили. На спешное изготовление бумажных денег поэтому наложили ограничения. Решили производить их выпуски «лишь в случае действительной необходимости» и с обеспечением каждого из выпусков «на 1/6 часть звонкой монетой», которая вся поступала в Разменный фонд.
Жизнь оказалась сложнее придуманных схем. Очень скоро обнаружилось, что Разменный фонд недостаточен для потребностей рынка, переориентированного с началом войны на золото и серебро, и свободный обмен был вначале затруднен, а затем и вовсе приостановлен.
Более чем двукратное увеличение денежной массы, находящейся в обращении, не могло не привести и к другим известным последствиям. Проблема сбыта перестала быть острой, и промышленная деятельность чрезвычайно активизировалась (чему способствовало, разумеется, и увеличение госзаказов). Быстрый рост производства в подобных условиях не мог не сопровождаться и значительным ростом цен.
Одновременно росли и вклады населения в кредитные учреждения. В целом за годы войны они увеличились на 150 млн. Чтобы обеспечить выплату процентов по ним, банкам необходимо было расширить обороты до громадных размеров (что было совсем непросто при тогдашней практике) или терпеть значительные убытки...
Еще одной заботой Брока было поддержание курса рубля и по отношению к европейской валюте, и по отношению к металлическим деньгам. В целом это ему удалось. Были моменты (кратковременные), когда курс падал на 12—15%, но общая картина не была удручающей. Другой вопрос, как долго можно было еще жить, ничего не меняя по сути?
Испугался денег
Трудно винить Брока за заимствование вкладов и напечатанные 400 млн. Другого выхода у него, пожалуй, и не было. Но понятно, что и результат оказался плачевным: переизбыток бумажных денег с покрытием золотом и серебром лишь на 16% и кризис государственных кредитных учреждений с казенным им долгом 300 млн. Прибавим сюда еще и отсутствие порядка в расходовании бюджетных средств, и застывшую, не тронутую Броком налоговую систему с подушными податями, с соляными сборами, с винными откупами. Он так и не решился здесь хоть на какое-то реформирование. Более того, к радости откупщиков, без всяких торгов продлил им на время войны действие заключенных контрактов.
Между тем не было тогда в России сферы более коррумпированной, чем винные откупа. Чуть ли не вся сановная бюрократия содержалась на деньги откупщиков. Еще более тесные связи они имели с властями на местах. Даже и губернаторы получали от них «пособие» на свою канцелярию. Небольшой откуп тратил на подкуп до 5 тыс. рублей и 600 ведер вина. По губернским городам расходы были много значительнее. Дело стало настолько привычным, что в записке, поданной в ведомство Брока в
Все тогда понимали, что «в откупе все основано на обмане», обмане, разрушающим весь уклад русской жизни, но нужно было определенное мужество, чтобы как-то изменить ситуацию: откупа на треть(!) определяли доходы бюджета. По этой причине откупщиков старались не трогать, что еще более укрепило их наклонность ко всяким подлостям. Как-то вдруг они сделали правилом незаконное повышение цен. Вместо 3 руб. за ведро продавали его по 8 и даже по 10 руб. Излюбленным способом обмана стала и продажа разбавленной водки с добавлением в нее табака и даже медной окиси. «До какого же уровня вы намерены довести цену этой мерзости?» – спрашивали тогда у откупщиков. «Да до цены шампанского», – отвечали они, потирая руки.
Разумеется, что подобная система была для откупщиков необыкновенно выгодна. Рассказывают, что поверенный Гинцбурга, державшего откуп в Севастополе, покидал оставляемую войсками южную сторону города «одним из последних»: кому война, а кому мать родна! На Гинцбурга потом напишут донос: со дня существования России не было, мол, еврея, который имел бы такое состояние, но никакого порицания он не получил. Наоборот! Стараниями Брока его дважды награждали медалью «За усердие».
Между тем, как ни усердствовал сам министр, никакой пользы от его деятельности не было видно: положение финансов только еще более осложнялось. Непоправимой ошибкой называют решение Брока понизить проценты (с 4 до 3) по вкладам населения. Эта мера должна была снизить нагрузку и на казну, и на банковские учреждения, где, как мы уже говорили, обнаружился переизбыток средств. Выходило, по сути, что министр финансов(!) испугался огромного количества находившихся в его распоряжении капиталов! Факт небывалый в истории!
Противники снижения процентов находили, что Броку, прежде чем решиться на такой шаг, следовало бы собрать сведения о количестве в наших банках иностранных капиталов; о количестве вкладов, которые не могли быть востребованы; о величине оборотных сумм, необходимых для действия банков, и уже потом принимать решение. И если уж нельзя было обойтись без уменьшения процентов, достаточно было уменьшить их только для новых вкладов...
«Убежавшие» из банков капиталы стали искать себе другого выгодного помещения. И первое, что тут бросилось им в глаза, — это акционерные компании. Министерство финансов вдруг разрешило после войны учреждение разных обществ с уставным капиталом 250 млн руб.! Нетрудно, однако, догадаться, что большая часть из них как-то уж очень скоро ликвидировалась, разорив тысячи акционеров.
Изгнание вкладов породило и небывалую биржевую игру. Цена всех ходивших у нас бумаг непомерно увеличилась, и этим не преминули воспользоваться иностранцы: они выбросили на продажу облигации русских займов, получив взамен их огромную массу монеты.
Утечка золота, усиленно развивавшаяся и сама по себе, казалось, что и намеренно Броком подстегивается. Весной
С облегчением выдачи заграничных паспортов было приказано еще и отпускать отъезжающим из казны некоторую сумму золотом по нарицательной цене. Получалось, как заметил один из современников, что «правительство выдавало премию желающим прокатиться заграницу»! Общая сумма подобных выплат доходила до 20 млн ежегодно.
В руки врагов
Вообще, по некоторым подсчетам, в результате непродуманных действий Брока из России безвозвратно исчезло более 150 млн в монете, и это тогда, когда она особенно нуждалась в капиталах для проведения задуманных Александром II реформ и, что представлялось особенно важным, для строительства железных дорог.
С этим последним произошла и вовсе вещь удивительная. «Народное дело — строительство дорог, — с горечью писал потом знаменитый предприниматель Кокорев, — русское правительство отдало в руки вчерашних врагов — французов, явившихся в Россию «толпой булочников, парикмахеров и башмачников»! Образованное ими (в
Обнаружившееся презрение к собственным силам привело к тому, что значительная часть дорог была выстроена без участия русской промышленности и сотни миллионов в виде заказов на рельсы, вагоны и паровозы безвозвратно ушли за границу. Этому же способствовало понижение таможенных пошлин в
* * *
Как видим, почти все финансовые мероприятия Брока не приводили к желаемым результатам. Русские финансы непрестанно бросало при нем из огня да в полымя, и оттого время управления Брока полагают «одной из самых печальных эпох в истории нашего Министерства финансов».
Когда его наконец уволили (весной