В России начала сбываться давняя мечта «гомо советикус», который еще в доперестроечные времена желал работать как «здесь», а получать как «там». Оказывается, в 2006 году Россия догнала Европу по «зарплатоемкости» ВВП — то есть соотношению суммарной номинальной заработной платы занятого в экономике населения и объема произведенного национального валового внутреннего продукта. Зато по показателю ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности) мы продолжаем отставать от наиболее развитых стран мира в 4—5 раз. Это означает, что с точки зрения конкуренции на мировом рынке низкий уровень оплаты труда не сможет больше компенсировать низкую фондовооруженность отечественной экономики, а также огрехи менеджмента. Почти до конца исчерпана и возможность роста благосостояния населения без коренных перемен в организации промышленного и сельскохозяйственного производства.
Аналитики компании ФБК посчитали этот один из важнейших макроэкономических показателей, который не входит в перечень основных продуктов Росстата, — «зарплатоемкость» российского ВВП и… изумились. Цифра оказалась поразительно высокой — 33,3% по итогам
Тем самым мы догнали одну из самых благополучных стран Европы — Норвегию, где в
Сам по себе рост уровня зарплат и других доходов населения можно только приветствовать. Но в начале нынешнего года эксперты МЭРТа уже отмечали ухудшение соотношения темпов прироста зарплат и производительности труда в промышленности: в январе — декабре
И ведь нельзя сказать, что россияне чрезмерно ленивы или мало работают. Согласно одному из исследований консалтинговой компании McKinsey, трудозатраты российских рабочих (количество отработанных человеко-часов) достигают 80% от американских. Но при этом производительность труда у россиян составляет лишь 19% от уровня США. Одна из главных причин — преобладание на многих предприятиях старого технологического оборудования с износом до 70—80% и устаревших технологий, предусматривающих использование чрезмерного количества персонала.
До последнего времени эти издержки с лихвой компенсировались низкой зарплатой: в общей структуре затрат «советских» предприятий затраты на персонал составляли в среднем 10—15% против 30—35 на аналогичных производствах в Европе. Но дефицит квалифицированной рабочей силы уже вынудил многих работодателей заняться переманиванием кадров от конкурентов с предложением более высокой зарплаты за равнозначный труд. И этот процесс уже начал приобретать лавинообразный характер: если за
Увы, этот процесс имеет и негативную сторону: нет конкуренции квалифицированных рабочих кадров («Зачем учиться, если и так хорош?»). А для качественной подготовки новых рабочих в стране фактически отсутствует учебная база, и ее воссоздание идет черепашьими темпами.
Но нет худа без добра: повышенный уровень зарплат производственного персонала лучше стимулирует работодателей к замене людского труда на машинный, к применению дорогого, но гораздо более высокопроизводительного оборудования, внедрению передовых технологий на производстве и в управлении. Однако этот процесс может привести к социальному недовольству — особенно в небольших населенных пунктах, с одним-двумя «градообразующими» предприятиями, где явно излишняя численность работающих продиктована необходимостью сохранения приемлемого уровня занятости в регионе.
И последнее. Эксперты прогнозируют, что опережающий рост зарплат в российской экономике по сравнению с ростом ВВП еще может продлиться в течение нескольких лет, но будет идти с затуханием. И в ближайшие два-три года уже следует ожидать снижения темпов роста денежных доходов значительной части российского населения. Что также может привести к повышению «градуса социальной напряженности». Смикшировать этот процесс можно некоторым перераспределением «зарплатных потоков» между группами менеджмента и персонала. До сих пор рост зарплаты в первой из этих групп был, как правило, заметно выше. В результате в целом по России «децильный коэффициент» — неравенство доходов между «верхними» и «нижними» 10% населения — вырос только за минувший год с 14,9 до 15,3 раза (данные Росстата). Хотя в США он держится на уровне 9, в Европе — еще ниже.