Фельдмаршал П.А. Румянцев был женат на дочери другого фельдмаршала – М.М. Голицына, сподвижника Петра I. Брак их, однако, не был счастлив. Екатерина Михайловна, пока муж ее «ездил с полюбовницей да веселился», все «плакала и кручинилась». Она умоляла его вернуться, хотя бы ради их мальчиков Михаила, Николая и Сергея, но все мольбы ее были тщетны. В конце концов их отношения свелись лишь к переписке, в которой, если заводилась отцом речь о сыновьях, они были готовы руки ему целовать за то, «что о них вспомнили».
Образование дети получили домашнее. Николай и Сергей оказались учениками довольно усердными. «Эти растения, – заметил их учитель-француз, – обещают богатые плоды». У отца, правда, было иное мнение. «Женили меня на Голицыной! – жаловался он. – И что мудреного, что все сыновья мои вышли дураки!» Что послужило ему основанием для подобного утверждения, можно только гадать. Род Голицыных – один из заслуженнейших. Вот разве что вспомнить о М.А. Голицыне, состоявшем шутом у Анны Иоанновны.
По тогдашнему обычаю сыновья Румянцева числились в полках. Для одного из них, вроде бы Михаила, мать даже просила мужа достать снаряжение: лошадь посмирнее и пару пистолетов. С ним, кажется, и произошла та история, о которой долго потом вспоминали. Приезжает, мол, он к отцу и просит принять его на службу. «Да вы кто такой?» – любопытствует Румянцев. «Ваш сын». – «А! Вы таки выросли». «Где мне можно остановиться?» – осведомляется у отца молодой человек. «А вы поищите, – отвечает ему он, – у вас, верно, найдется в лагере какой-нибудь знакомый».
Михаил дослужился потом до генеральских чинов, но расположения отца так и не добился. Брат Сергей не раз за него ходатайствовал, но и ему самому нужна была поддержка. Рассказывают, что, будучи уже в зрелом возрасте, он просил у одного сановника рекомендательное письмо к... отцу, чтобы «быть хорошо принятым».
Пустая голова
Старшего сына фельдмаршал сглазил. Михаил умер от умопомешательства. Если бы не это, мог бы быть военным министром. Братья же его министрами стали. Николай Петрович дослужился и до высшего чина – канцлера. По Табели о рангах это то же, что и генерал-фельдмаршал! Стало быть, сравнялся с отцом. Первым его поприщем было дипломатическое. Целых 15 лет он пробыл во Франкфурте-на-Майне. Здесь он до того усердно отстаивал интересы Отечества, что выводил из себя самого Фридриха II. Свое пребывание за границей Румянцев использовал и для продолжения образования. В особенности он интересовался историей и политической экономией. Екатерина поручила ему приискивать иностранцев, и его стараниям мы обязаны тем, в частности, что знаменитый А. Шторх, автор первого в России курса политической экономии, оказался в Петербурге.
Любопытно, что и сам Румянцев по возвращении в Россию в течение 10 лет занимал должности, связанные с экономикой, – директора Департамента водных коммуникаций и министра коммерции. Места, и то и другое, были лакомыми. В каналы можно было закопать какие угодно деньги. О чиновниках министерства тоже рассказывались анекдоты. По слухам, один из них, начавший писцом, имел потом несколько домов в Петербурге! Делами у Румянцева заведовал Львов, и рассказывают, что он «без зазрения совести вел торговлю местами». По множеству дел граф «в счетные дела не углублялся», а потому и «не мог прекратить беспорядков».
Жена Львова Елизавета Николаевна рассказывает, что вообще Румянцев создавал только видимость дела, и приводит в доказательство одну сцену: во время чтения Львовым доклада пришел брат Румянцева Сергей, и в его присутствии Николай Петрович вдруг преобразился до неузнаваемости. Он начал прерывать Львова ежесекундно: «Что такое?.. Что это ты тут понаписал?..» Львов смог понять эту перемену только тогда, когда Сергей Петрович откланялся. «Оставь все как есть, – сказал ему граф, – я только хотел доказать брату, что не все же ты работаешь за меня». Елизавета Николаевна называет Румянцева «начитанной пустой головой», и Львов у нее не только работал за графа, но и даже «вытаскивал его из грязи». «Существовала, – рассказывает она, – и карикатура: Румянцев сидит в тачке, а Львов его вывозит».
Казалось бы, какая вера жене? Но ведь она была воспитанницей самого Державина, да и сын ее прославился в веках, сочинив музыку к «Боже, царя храни»... И все же надобно что-то сказать и в защиту Румянцева. Вспомним, что при нем вступили в строй (либо были реконструированы) Тихвинский канал; знаменитая Мариинская система; Березинский канал, соединивший Днепр с Западной Двиной... Что при нем начало развиваться русское сахарозаводство. Что при нем начали издаваться ежегодники по внешней торговле и что его же попечением выходили «Коммерческие ведомости»...
Скажут, что участие во всем этом графа могло быть формальным, но вот пример, доказывающий обратное. Получив в 1805 г. от вятского купца Анфилатова письмо, в котором тот сообщал о намерении отправить три корабля в Америку, Румянцев поспешил с ним к самому императору, и уже на следующее утро(!) Анфилатов не только получил высочайшее благоволение, но и ему еще позволили отправить и привезти товары беспошлинно! В один-два дня решено было все дело! Для нынешних чиновников дело неслыханное! Анфилатов был беспокойный человек. В 1809 г. он захотел еще открыть в г. Слободском...
банк, чтобы избавить граждан от ростовщичества. Румянцев и эту его идею поддержал, не забыв рассказать императору и о трудностях. Государь все их снял, придав намерению купца «силу закона». Граф же хотел еще добавить к капиталу банка ( 28 тыс.) 22 тыс. из государственных сумм, но тут ему отказали...
Ничего не просил
В начале 1808 г. Александр назначил графа министром иностранных дел. Назначению способствовало заключение с французами Тильзитского мира, и на Румянцеве все сошлось. Он был честен, любил Россию, и у него был большой дипломатический опыт. Его потом обвиняли в излишней привязанности к Наполеону, но не совсем справедливо. После двух поражений (Аустерлицкого и у Фридланда) все сколь-нибудь разумные люди были убеждены, что нельзя более конфликтовать с Францией. К тому же сближение с Наполеоном было для России небесполезным.
За перемену позиции обещано было нам участие в разделе Турции и позволено затеять войну со Швецией, чтобы наказать ее короля за строптивость. Военная кампания 1808–1809 гг. завершилась успехом. К России была присоединена Финляндия. Румянцев вел тогда переговоры со шведами, и государь признал, что «невозможно было вести их с большим талантом и мудростью». С Турцией же все оказалось сложнее. Румянцев хотел подчинить России проливы. Здесь он предлагал все: флот, деньги, даже участие русских войск в походе на Индию, но французский посол Коленкур искусно уходил от прямых обещаний.
Настойчивость Румянцева с проливами объясняли его желанием довершить планы отца, но конечно же им руководили отнюдь не семейные интересы: проливы всегда были удавкой, стесняющей дыхание России. Ошибкой министра было то, что за посулами Наполеона он не увидел его желания отвлечь силы России на Восток, чтобы без проблем довершить покорение Европы. Соглашаясь на уступки, Наполеон в то же время продолжал препятствовать русским планам. «Скажите Александру, что мы оба молоды и нас не следует торопить, – инструктировал он Талейрана перед переговорами в Эрфурте. – На этом вы сильно настаивайте, так как Румянцев проявляет большую горячность...»
Подписанной в Эрфурте конвенцией Россия обязывалась вступить с Турцией в переговоры, чтобы достичь, «если возможно, мирным путем» уступки Молдавии и Валахии (и ничего более). Но если бы Австрия вдруг начала войну с Наполеоном, Россия должна была выступить на его стороне, хотя воевать с Австрией она никак не хотела. Между тем в Вене собирали силы. «Надобно выждать время», – предупреждал австрийцев Александр. Румянцев отговаривал их еще настойчивее: «Не предпринимайте ничего: вы поставите Россию в величайшее затруднение». Неудивительно, что графа представляли в Австрии продавшимся Наполеону, хотя ни от кого в то время французские послы не встречали таких резких возражений, как от него.
Подобная клевета страшно раздражала Александра. Когда граф Шувалов сообщил ему новую порцию слухов, он поспешил ему выговорить за излишнюю доверчивость. Позднее императору еще раз пришлось заступиться за министра. В 1812 г. англичанин Уилсон, находившийся при русском войске и приехавший затем в Петербург, объявил государю, что в армии готовы на все, если император перестанет доверять прежним советникам. «Армия ошибается, – отвечал ему Александр. – Румянцев не советовал мне подчиняться Наполеону. И я его очень уважаю, потому что он ничего не просил для себя.
Я не хочу жертвовать им без причины. Я скорее пойду есть картофель в Сибирь, но не могу уступить насчет выбора министров».
Несмотря на давление, государь не пожелал расстаться с графом даже тогда, когда после тяжелой болезни тот сам запросился в отставку. Правда, и в заграничный поход его не взял: из-за здоровья графа и по убеждению своему, что «один лишь меч может решить исход событий!»
Только в августе 1814 г. Александр удовлетворил прошение. «Надеюсь, однако, – писал он Румянцеву, – что из любви к Отечеству, не отречетесь вы быть оному полезным».
Сила – в любви
Рассказывают, что как-то к Румянцеву обратился за пособием один израненный офицер. Граф будто бы отослал его к Аракчееву, хотя видно было, что он рассчитывал лишь на щедрость самого графа. Получалось, что «отменно богатый» Румянцев бывает «иногда мелочно скуп». Этот досужий рассказ выглядел забавным, но только для людей несведущих. Не знавших, к примеру, о том, что граф ни разу не воспользовался своей пенсией. Вся она отдавалась в пользу... инвалидов. Или о том, каким образом он распорядился своими деньгами в 1815 г. В свое время Румянцев поддержал проект кругосветного плавания Крузенштерна. Выйдя в отставку, граф затеял уже свою экспедицию. Специально для нее был построен бриг «Рюрик», небольшой, но очень удобный для обследования берегов. Возглавил плавание Коцебу.
За время экспедиции (1815–1818 гг.) было уточнено положение множества островов; был открыт (либо переоткрыт) ряд новых островов и атоллов: Суворова, Кутузова, Крузенштерна, Румянцева... Часть привезенных Коцебу сведений и коллекций вызвали исключительный интерес. Ими заинтересовался сам Дарвин, а наш русский адмирал Макаров, пораженный результатами плавания на небольшом корабле, вывел даже особую формулу: «Сила не в силе – сила в любви».
К концу жизни граф почти совершенно оглох. Но случилось как-то, что на первые слова пришедшего знакомого он ответил правильно. «Мне приятно, – заметил посетитель, – что ваше сиятельство лучше слышит». «Что?» – не расслышал хозяин. «Я говорю, лучше слышите». – «А?»... Таким вот образом перекинулись они еще раза два-три, пока не догадались воспользоваться доской. «Ваше сиятельство, лучше слышите!» – невозмутимо вывел на ней гость.
Представьте себе теперь этого человека, с которым так трудно общаться. Как поверить, что и в таком состоянии он смог собрать вокруг себя целую плеяду замечательнейших ученых? А. Востоков, А. Малиновский, А. Оленин... Все это были блестящие специалисты, и таких трудились с Румянцевым десятки человек! Заняты они были главным образом поиском (всюду) памятников древнерусской письменности, их приобретением (либо копированием), изучением и изданием. Было выпущено более 40 книг! Среди них «Рустрингия, первоначальное отечество первого российского князя Рюрика и его братьев», «Слово о полку Игореве», «Памятники российской словесности XII века»...
Кто-то подсчитал, что всего на поиск рукописей, их приобретение и издание Румянцев затратил более 2 млн руб. Члены «Румянцевской академии» за десятилетие отыскали рукописей столько же, сколько было отыскано за предыдущие 50 лет. Последние годы жизни графа вообще называют «блистательною эпохою изысканий древностей».
Умер граф в 1826 г. Умирая, он поручил брату Сергею предоставить все им собранное на общую пользу. Только книг в его библиотеке оказалось 28 тыс., среди которых более 100 были инкунабулами. А еще ему принадлежали более 700(!) рукописей, свыше тысячи карт, богатые нумизматическая и археологическая коллекции... По словам В.В. Стасова, его собрание было «величайшею достопримечательностью Петербурга», которой можно было гордиться «наравне с Эрмитажем». В 1861 г. собрание графа было перевезено в Москву, став главной частью организованного здесь музея. Румянцевская библиотека после революции стала именоваться Библиотекой им. В.И. Ленина. Теперь это Российская государственная библиотека, крупнейшая в мире.
Похоронен был граф в родовой усадьбе в Гомеле. «Воздал Божия – Богови, Кесарево – Кесарю, Отечеству – любовию и жертвами» – было высечено над его могилой, и эта надпись в последней ее части вполне согласовывалась с надписью на гербе Румянцевых: «Не только оружием».