Величественные обряды, известные со времен Шумера, Вавилона и Древнего Египта. Погребальные костры и домотканые саваны. Выдолбленные колоды, гробы и склепы. Пирамиды, саркофаги и мавзолеи. Усыпальницы из глины и камня, из мрамора и гранита, из золота и серебра. Места последнего пристанища человека. Корабли, плывущие в вечность. Обставленные для сильных мира сего всем необходимым на случай их долгих посмертных скитаний и устроенные без особых стараний, второпях, — для бренных останков неродовитых людей. Прошли века и тысячелетия, но, кажется, ничего в этом мире не изменилось… Говорят, что форму гробов на Руси заимствовали у варягов, что будто бы их погребальные ладьи стали прообразом для русских «гробовых колод». Но возникновение культуры славянских захоронений много древнее. Известно, например, что уже в IV в., помещая прах умерших в «сосуд мал», сооружали они над могилами деревянные «столпы», по виду своему напоминавшие дома с покатой крышей. Позднее, к VI в., сверху «столпов» стали насыпать землю, прикрывая их от «лютого глаза» и «лихих людей». С Крещением Руси смысл погребения в закрытой «домовине» получил новый, куда более глубокий смысл. «Тело человека, — ―учила Церковь, — семя будущего века, храм Духа Святаго». А гроб ―— оболочка семени, которое «если и умрет, то оживет».
Исходя из новых воззрений, постоянное «жилище» для тела русские люди стали готовить себе заранее, выбирая в лесу самые лучшие деревья. Их раскалывали надвое, выдалбливая в обеих частях углубление. Получившемуся сооружению придавали форму лодки или дома со слюдяными окошками, чтобы душа покойника могла видеть тело и сам покойник мог «поглядывать» в них из своей «хатки».
Приготовление выдолбленных домовин, а затем и гробов из тесаных досок считалось делом обязательным: «Дом строй, а домовину ладь!», «Жить надейся, а умирать готовься!»... Подобной работой не гнушались не только простые смерды, но и знатные князья и богатые купцы. Хранили приготовленные и окуренные воском и особыми травами гробы в амбаре, сарае, на чердаке. Только чтобы не притянули они к себе мертвецов, старались не держать их пустыми — заполняли зерном. Если в семье никто не умирал, то и гроб, и зерно могли отдать беднякам как милостыню.
Не только схимники и монахи, но и простые миряне любили поразмышлять у собственного гроба о «вечной жизни». В думах о неизбежной кончине некоторые пробовали даже и спать в домовине, примериваясь к удобствам будущего жилища: «Тело в теснину, душа — на простор!» Не в эти ли минуты рождались в душе народной пословицы и поговорки, призывавшие не заботиться о суетном (в могилу с собой ничего не возьмешь), не тщеславиться внешним (и царь, и народ — все в землю пойдет) и не бояться смертного часа (смерть злым, а добрым вечная память)…
«Токмо из досок»
Грободел, гроботес, гробовщик… Профессия эта начала складываться на Руси к XII в. «Шесть досок и холстинки кусок» — не всем были по вкусу простота и неброскость скорбных изделий. Где-то гробы стали обшивать тканью, где-то украшать резьбой. Для захоронений знатных людей заказывались дорогие саркофаги из камня, дуба и драгоценных металлов.
Уже в домонгольский период начали использовать и дорогие ткани: парчу и узорчатый бархат, а к концу XVI в. в ход пошел шелк вроде итальянской камки с золотыми нитями. Внешние крышки каменных саркофагов украшались орнаментами и эпитафиями с указаниями причин смерти (убиен бысть… от немец на рати), но гроб под ними оставался деревянным, чаще всего дубовым.
При Петре I давние обычаи подверглись гонениям. Царю нужен был лес. «Негоже, —― сердился он, —― тратить казенное добро на непотребное гниение». В 1723 г. вышел особый царский Указ «О неделании дубовых гробов». И тотчас во все епархии полетели грамоты, требовавшие от священников «никого в дубовых гробах не погребать». Немного погодя Петр запретил и делание «долбленых сосновых гробов» — их теперь можно было делать «токмо из досок». А чтобы подать в этом деле необходимый пример, царь повелел устроить соответствующие казенные мастерские. Изготавливаемые здесь гробы сбивались просто — из еловых досок, но для «особ, приближенных к императору» иногда делали исключения.
Гроб хрустальный…
В век Екатерины II исключения стали правилом, неукоснительно соблюдавшимся вплоть до революции. Стараясь перещеголять друг друга, гробовщики не скупились на украшения. Дорогую древесину лакировали, обивали бархатом и парчой, украшали резьбой и накладками со священными изображениями. Неумеренны они были и в рекламе своих «изделий». Гробы всех мастей и фасонов выставлялись прямо на улицах. А за своими будущими клиентами они буквально охотились. Бесцеремонность их дошла до того, что в Москве генерал-губернатор Ростопчин, разозлившись, приказал запретить им их «безобразия». Горожане возликовали, гробовщики же обиделись: «Чем же это, — оправдывались они, — ремесло наше нечестнее прочих? Разве гробовщик — брат палачу?»
Обижались, оправдывались, но дело свое делали знатно. Бархат и шелк, богатая резьба и позолота, искусные окантовки и рюшечки, накладные кресты и херувимы… В эпоху Серебряного века додумались и до гробов из стекла и хрустальных, подвешенных «на цепях» или поставленных на столпы... На долю бедняков мало чего доставалось из всего этого роскошества. Что с них возьмешь? Гроб самый простой, разве что крашеный. Закрыл бедолага глазки да и лег в салазки. Потом, правда, когда вовсю заработали на Руси фабрики, стали одевать гробы и в дешевенький ситец.
Революция 1917 г., казалось, вернет и всему гробовому производству первозданную простоту. Люди умирали тысячами, и гробы теперь сколачивались наскоро, из сырых досок. Но в годы НЭПа вновь стали расцветать фирмы «старого закала», между которыми немедленно начались «торговые войны», впрочем, мирные, сводившиеся лишь к устной агитации: «У них же и материал не тот, и кисть жидкая. А у нас гроб —― огурчик…»
Государство вспомнило о производстве гробов лишь во время войны. Все «ритуальные конторы» и мастерские были преобразованы в госпредприятия. «Фасоны» гробов были приведены к строгим стандартам: доски — еловые, березовые или сосновые, краски —― красные, синие или черные. Обивка гробов тканями станет доступной советским людям лишь в 70-е гг.
Нынешнее изобилие ритуальных изделий не может не поражать воображение. Гробы и надгробия стали таким же символом состоятельности и престижа, как дорогие иномарки. А похороны олигархов и власть имущих в народе давно уже метко окрестили «ярмаркой тщеславия». В суете жил, в суете и хоронят. За всей этой внешней мишурой кто вспомнит об усопшем человеке?! Что он любил? Чем жил в этом мире? Чему служил? Лишь немногие сегодняшние «гробовщики» думают об этом. Ищут непростые пути. Обращаются к нашему прошлому. Восстанавливают древние традиции. Нуждаются в поддержке общества или хотя бы в простом понимании того, что и их ремесло «не нечестнее прочих».