Перед Великим постом 1653 года патриарх Никон вдруг разослал по всем приходам указ, предписывавший креститься тремя перстами. Одновременно он ополчился против русских иконописцев, отошедших в своем ремесле от греческих канонов. «Патриаршие стрельцы» ходили по домам и, изъяв «неправильные» иконы, приносили их Никону. Он же всенародно ломал их, бросая наземь. А еще он решил ввести небывалый на Руси обычай — произносить в церквах проповеди… Мир, еще как-то царивший в обществе, вмиг был разрушен. «Стало быть, мы и не маливались прежде, и иконы-то наши были еретические, да и книги-то у нас были порченые, и попы оказались неученые!» — ругались по кабакам и подворотням простолюдины. «Виданное ли дело, чтобы поп не от святых отец, не от писаний, а от своемыслия глаголил!» — вторили им русские книжники.
На Руси всегда с подозрением смотрели на любую попытку священников что-то сказать от себя, ибо видели в этом очевидные признаки гордыни и самомнения. Пристойным считалось читать в церкви Поучения и Жития. Только вот этого-то нигде не успевали! Службы были настолько длинные, что часто, только чтобы соблюсти устав, разные молитвы произносились одновременно: священник делал возгласы, дьякон возглашал ектиньи, хор пел, а чтецы читали. В какофонии звуков понять что-либо было невозможно. Многие (включая и царя) и понять не старались, занимаясь в храмах во время службы более обсуждением текущих дел, нежели молитвой.
Никона сложившийся порядок вещей приводил в неистовство. В конце концов он решительно запретил все эти «козлогласования», к тому же и отличающиеся от церкви к церкви, предписав впредь делать все по единому порядку, установленному в греческой Церкви.
Очередным ударом для сторонников русской старины и «древлего благочестия» стала попытка Никона ввести на место старых церковных книг, испорченных вставками и ошибками, новые, исправленные по старым образцам. Но рукописей древних, славянских и греческих оказалось мало, за основу стали принимать современные греческие книги, а весь греческий порядок так со времени св. Владимира изменился, что получалось как бы введение Никоном новой веры. Народ многое мог бы вытерпеть, но когда в Церкви вдруг стало все по-иному — многие взбунтовались.
По окраинам Руси стали шнырять целые шайки, атаманы которых паразитировали на идейной разноголосице. И мало кто вспомнит теперь, что у всех этих разномастных «разиных» среди первых числились обещания вернуть народу «отеческую веру». Ради «святого дела» отчего ж и не поразбойничать?
Никон
Патриарх Никон был представителем городского духовенства, т. н. «ревнителей благочестия»-— борцов за церковную нравственность, стремившихся очистить Церковь от поразившей ее скверны, от архиереев с «брюхами толстыми, что и у коров», от игуменов, бросивших свои монастыри и «возлюбивших с мирскими женами и девицами содруживаться», от архипастырей, одевающихся «в брачные цветные одеяния, яко женихи»...
Тактикой «ревнителей» было реформирование Церкви сверху, сводившееся на практике к устраиванию на освобождающиеся епископские кафедры нужных людей. Когда умер патриарх Иосиф, они поспешили и на его место выдвинуть «своего друга» — Никона, бывшего к тому времени новгородским митрополитом.
Он был родом из простой крестьянской семьи и принял монашество только после почти единовременной смерти трех сыновей. Но, как видим, продвигался по службе довольно скоро. Человек незаурядных дарований, он и на царя поначалу оказывал большое влияние. Сумел стать его «собинным другом», советником, и даже правил за государя во время его отлучек в походы.
Беда была в том, что при всем этом вел он себя, как восточный деспот. Мог обругать, дать пинка, выгнать вон даже самого именитого посетителя, чем нажил массу врагов. Но крутой на расправу, кого-то он и жаловал. Если провинившийся каялся, просил прощения, Никон мог и забыть обиду, приблизить кающегося к себе, даже озолотить. Вообще за ним много насчитывают случаев милосердия. В бытность Новгородским митрополитом он спас от голода сотни людей. Во время случившегося мятежа прятал у себя воеводу, не побоялся даже выйти к взбунтовавшемуся народу с укорами, за что был жестоко избит. Но лишь только вошли в город царские войска, он же явился первым ходатаем за бунтовщиков.
Власть патриарха в духовной сфере Никон считал выше царской, и всеми силами он старался утвердить это положение на практике. Рядом с царем всея Руси и даже выше его, по его мнению, должен был стоять Патриарх всея Руси, не подчиняющийся царю и не делящийся с ним ни доходами, ни почетом.
Мечтающий о создании единого вселенского православного государства, о возвышении патриаршей кафедры Москвы — «Третьего Рима», над всеми православными кафедрами мира, он не мог не прийти к мысли о необходимости возвышения духовной власти в обществе, о выходе ее из подчинения государству и в то же время о необходимости введения богослужебного единообразия. Этих целей он хотел добиться очень скоро и добивался их всеми силами.
Аввакум
Помимо «соловьев-разбойников», среда почитателей «древлего благочестия» выдвинула из себя и настоящих «адамантов веры». Самым выдающимся из них был протопоп Аввакум. Когда-то настоятель Казанского собора в Москве, и тоже участник кружка «ревнителей благочестия», и тоже советник и друг царя, он первым выступил против вводимых новшеств, призвав своих сторонников и «за единый аз» бороться с «еретиками-никонианами» до смерти («аз» был вычеркнут в новых книгах из «Символа веры». Еще большим кощунством казалась противникам Никона замена в них имени «Исус» «Иисусом»).
За резкое выступление против проводимых реформ Аввакум с семьей был сослан в места весьма отдаленные. После долгих лет ссылки царь вызвал его в Москву, желая примирить с официальной Церковью. Но Аввакум не захотел отказаться от своих взглядов. Кончилось тем, что его расстригли и предали анафеме. Еще через 15 лет продолжающего стоять на своем Аввакума предали мучительной смерти в огне.
Популярность его в народе была очень велика. Талантливые проповеди Аввакума находили самый широкий отклик, особенно в крестьянской среде, где многие становились твердыми сторонниками опального протопопа. В распространении его сочинений участвовала даже тюремная стража.
Справедливости ради скажем, что чем более упорствовал Аввакум, тем более дерзкими становились его речи против светских и церковных властей и против самого царя. Даже за десятую часть произнесенных им хулений в самых либеральных государствах той поры его бы давно приговорили к смерти...
В год антихриста
Не было за всю историю Руси правителя более мирного по характеру, более набожного, чем Алексей Михайлович. Ни один другой государь так долго не увещевал своих заклятых врагов, не пытался склонить их на свою сторону, сделать друзьями. Но почти все его царствование прошло под знаком войн и всяческих бунтов.
Так вышло, что этот «тишайший царь» вдруг оказался в оппозиции и к возгордившемуся патриарху, и к его противникам. Положить конец распре должен был, как ему казалось, Поместный собор. Но сказать, что время для его проведения было выбрано неудачно — ничего не сказать. В Москве в этом «третьем» «последнем» Риме Поместный православный собор решили созвать в 1666 году!
О трех шестерках, «числе зверя», и тогда знали и стар, и млад. Ясно, что противники внедряемых новшеств не только воспряли, но и получили важное преимущество. Если раньше многим было неясно, на чьей стороне правда, то уж теперь-то… Кто знает, что бы могло из всего этого получиться? Опыт русской Смуты далеко еще не был забыт...
К счастью, лидерами раскола был выбран путь непротивления. Они не призывали ни к бунтам, ни к мятежам. Просто уходили от отступников в глухие леса и за далекие горы. И вот еще менее безобидное-— стали практиковать самосожжения и убийства собственных младенцев («дите-то безгрешное, в рай попадет и нас там отмолит»).
Кто-то из них остался жить среди победивших «никониан», чтобы примером собственной «лучшей» жизни свидетельствовать о своей духовной правоте. Именно они и составят костяк тех старообрядцев, из которых выйдут потом замечательные династии промышленников, купцов-благотворителей. Но все это окажется в будущем. Пока же приходилось им испытывать непрекращающиеся преследования, конфискацию вотчин и сел и всевозможные ограничения... Ибо именно такими были решения Собора, прошедшего в «год антихриста».
Жизнь не стоит на месте, и что-то время от времени в ней следует переделывать, исправляя и подновляя. Но, Господи, отчего же у нас даже церковные реформы настолько революционны, что потом сотни лет не можем прийти в себя? Отчего это у нас все через колено? В народе ли здесь дело, привыкшем креститься, только когда гром грянет? Или все-таки в другом?