Под занавес прошлого года в Москве состоялся 1-й Российский экономический конгресс (РЭК-2009), в рамках которого встретились представители практически всех научных школ и направлений, имеющихся в нашей стране. О результатах работы научного форума, равного которому по числу участников, секций и круглых столов не было в отечественной истории, мы попросили рассказать Руслана Гринберга, директора Института экономики РАН, члена-корреспондента РАН. Именно Институту экономики было поручено подготовить и провести РЭК-2009.
— Перед началом конгресса вы ставили ряд задач, основной из которых было объединение усилий российских экономистов, представляющих различные школы и направления. Удалось ли решить ее?
— Мы действительно намеревались начать консолидацию экспертного сообщества экономистов России. И в этом плане нам кое-что удалось. Впервые за последние 20 лет мы собрали на одной площадке экономистов разных школ — от ультралибералов до бескомпромиссных государственников. В ходе конгресса, в котором участвовало около 2000 человек, состоялись очень интересные дебаты.
Это крайне важно, потому что таким образом в науке формируются зоны согласия и расхождений. Например, что нужно для модернизации? Что важнее? Институты или промышленная политика? Надо сказать, что дискуссий подобного рода было немало. Самое главное, что они, как часто бывало раньше, носили не идеологический, а деловой характер. Например, дискуссия между Леонидом Абалкиным и Егором Гайдаром. Кстати, это было последнее публичное выступление Егора Тимуровича. Я не согласен с его представлениями о способах реформирования российской экономики. Но надо признать, что он был очень квалифицированным экономистом и смелым политиком.
Дебаты на конгрессе, на мой взгляд, были результативны. Особенно отрадно, что в них участвовали молодые экономисты со всех концов страны, которые проявляют огромный интерес к пониманию и анализу нынешних экономических реалий. Тем более что сегодня мы являемся свидетелями сумятицы не только в экономике, но и в ее отражении. Собственно, еще и поэтому мы не надеялись, что все вдруг станут одинаково мыслить. Так не бывает. Хотя начальство любит, чтобы экономисты думали более или менее одинаково.
— Причем желательно, чтобы считали так же, как начальство... Вы затронули очень важный вопрос о зоне консолидации. Просматривается ли она сейчас по каким-то точкам?
— Да, я бы сказал, уже вырисовывается зона согласия. Например, уже почти никто не оспаривает необходимость структурной политики в стране. А ведь еще пару лет назад такое утверждение было табу для многих экономистов, особенно из либерального лагеря. Наконец пришло понимание, что структурная политика нужна. И это большой успех как научного знания, так и обычного здравого смысла.
Конечно, определенные спорные моменты сохраняются. Скажем, в школах социал-демократического направления или либералов-прагматиков. Я считаю, что государственные институты не могут изменяться сами по себе без проведения структурной политики. Они будут меняться и очищаться по мере приобретения новых содержательных задач, которых сейчас нет.
А чтобы такие задачи появились, необходимо провести инвентаризацию нашего оставшегося научно-технического потенциала. Здесь нужно выявить три категории хозяйствующих субъектов.
Во-первых, перспективные конкурентоспособные производства. Даже не отрасли, а именно производства, которые близки или очень близки к мировым стандартам. Например, предприятия, которые строят суда и производят пассажирские самолеты. Во-вторых, организации и предприятия, не имеющие каких-либо рыночных перспектив. Надо спасать только людей, решать их социальные проблемы, помогать пройти переквалификацию и т.п. И, наконец, в-третьих, предприятия, которые необходимы для обеспечения национальной безопасности. Их надо поддерживать независимо от того, отстали они от мирового уровня или нет. Я считаю, что ядерная держава не может жить без собственного машиностроения.
По всем трем позициям надо четко, я бы сказал жестко, определить перечень организаций и предприятий. Со всеми конкретными показателями по каждому предприятию. Прописать четкие сроки и объемы работы. Я не вижу другого способа продвинуться от риторики к реальным делам. Тогда и конкретные люди подбирались бы для решения конкретных задач. Правда, есть очень серьезные экономисты, которые, имея в виду специфику России, говорят, что сначала надо провести очищение и модернизацию государственного аппарата и только потом наделять его современными функциями. Мне кажется, это иллюзия. Все надо делать одновременно — бороться с коррупцией и проводить структурную политику с помощью реально существующего госаппарата, как бы он ни был далек от идеала.
— Есть пример Южной Кореи, где коррупции тоже хватало, причем на самом высоком уровне. Но им удалось провести достаточно эффективные экономические реформы, одновременно занимаясь чисткой рядов государственных служащих.
— Золотые слова. Ведь сейчас некоторые аналитики говорят, раз чиновники плохие, давайте вообще не будем им давать деньги, а лучше дадим частному бизнесу. Такие рассуждения меня поражают. Ведь и теория, и практика уже давно доказали, что есть очень важные сферы жизни — наука, образование, культура, здравоохранение, которые не могут существовать и развиваться исключительно на основе частной инициативы. Здесь, как, впрочем, и в деле модернизации и диверсификации производства, необходима систематическая государственная активность. Частные предприниматели конечно же не глупцы. С какой стати им проводить модернизацию? Частный бизнес работает в интересах прибыли. А в указанных сферах ее либо вообще нет, либо долго может не быть. Так что уповать в данном случае на так называемую социальную ответственность бизнеса не приходится. Милтон Фридман очень точно подметил, что социальная ответственность бизнеса — это обворовывание акционеров. Дело бизнеса — честно платить налоги. А если он уклоняется от уплаты налогов, государство должно его карать, потому что именно государство за счет налоговых поступлений обеспечивает функционирование и развитие жизненно важных, но вместе с тем убыточных секторов социально-экономического бытия человека.
— Вы назвали три категории организаций и предприятий, которые нужно определить, чтобы сформировать приоритеты экономической политики. А наш президент говорит о пяти направлениях модернизации экономики.
— Никаких возражений против этих направлений нет и быть не может. Но я хочу подчеркнуть, что речь идет именно о направлениях, а между тем уже давно пришло время конкретных задач. Так, если принимается решение серийно изготовлять самолеты, надо знать, сколько авиалайнеров надо производить в год. Затем необходимо определить, каким образом можно достичь поставленных целей. Президент или глава правительства должны, образно говоря, обратиться к государственным предприятиям и частному бизнесу: «Поднимите руки, кто готов это сделать?» Допустим, сначала все молчат, потом некоторые поднимут руки. Их спросят: «Что вам надо для выполнения поставленной конкретной задачи? Если мы вам дадим такую-то сумму денег, вы сдержите данное обещание?» Потом нужно четко следить за ними, спрашивать за порученное дело. «Вы обещали сделать 15 самолетов за полгода, а сделали два. Где остальные 13? Вы же обещали». Начинаются оправдания: там подвели смежники, тут землетрясение произошло и т.д. Но спрашивать за результаты все равно надо, не стесняться увольнять людей, а иногда и заводить уголовные дела. В противном случае так и будем летать на зарубежных самолетах.
— Кстати, об ответственности. Была еще одна задача, которую вы обозначили перед началом Российского экономического конгресса, — повышение обоснованности тех рекомендаций, которые ученые дают органам власти. Удалось ли приблизиться к этой цели?
— Понимаете, раньше все было разрознено, а теперь появилась Новая экономическая ассоциация, в которую входят все академические институты, ведущие вузы и независимые центры. Научное сообщество знает, куда направлять предложения и рекомендации. Ведь сейчас многие посылают их сразу Владимиру Путину или Дмитрию Медведеву. А нужно предварительно получать экспертное заключение по рекомендациям, предлагаемым тем или иным научным центром.
Мы собираемся создать специальный институт при Новой экономической ассоциации, который будет заниматься экспертной оценкой рекомендаций. По-моему, идея хорошая. Хотя здесь я больше верю в благотворность демократической смены правящих домов. Это радикально решает проблему экономической политики. Возьмем, к примеру, ситуацию в Польше и России. У наших западных соседей менялись правящие партии, и тогда модифицировалась политика.
— Вопрос рекомендаций и прогнозов стал особенно актуальным после начала экономического кризиса. Некоторые госведомства выразили недовольство тем, что ученые проморгали кризис.
— К прогнозам у меня особое отношение. Тот, кто знает будущее, должен находиться в сумасшедшем доме. Я очень неохотно даю прогнозы. Сегодня они строятся на основании интуиции, профессионального опыта, наконец, просто удачи. Возьмите того же Нуриэля Рубини, так удачно предсказавшего за два года в Давосе нынешний кризис. Но когда у него спрашивают, на основании чего он сделал прогноз, он затрудняется ответить. Я удивлюсь, если он угадает еще один раз.
— Вы неохотно даете прогнозы, но в начале года нашим читателям было бы интересно ознакомиться с вашей оценкой перспектив развития отечественной экономики.
— Думаю, в обозримой перспективе нас ждет медленное выздоровление вслед за восстановлением мировой экономики. Внешнеэкономический сектор нашей экономики по-прежнему определяет ее судьбу, и, похоже, в остальном мире «просыпается» спрос на наши топливно-сырьевые ресурсы. В общем, экономический рост возобновится, но избавиться от примитивной структуры хозяйства не удастся, если уже в ближайшее время не начнется сознательная реструктуризация экономики в рамках комплексной промышленной политики. Что же касается динамики ВВП, то она скорее всего составит порядка 2,0—2,5% по итогам 2010 г.
— Повлияли ли результаты работы Российского экономического конгресса на планы вашего института?
— Прежде всего мы убедились, что у нас есть проблемы с применением математики в наших исследованиях. Мы надеемся на приток талантливой молодежи, со многими представителями которой познакомились на РЭКе. У нас выходят солидные фундаментальные монографии, мы научились разрабатывать добротные региональные стратегии и антикризисные программы. К сожалению, мало мониторингов (периодичность 2—3 раза в год) по конкретным актуальным социально-экономическим проблемам страны. Они позволяют делать коротенькие записки, обзоры, так полюбившиеся не только широкой публике, но и людям, принимающим решения. Но магистральная задача Института экономики РАН — формирование теоретического образа современной экономики в целом и посткризисной экономики России в частности. Кроме того, в центре нашего внимания — разработка социально-экономической стратегии страны на средне- и долгосрочную перспективу.